Геополитический выбор тюрков Евразии
(анализ потенциальных сценариев)

1.
В конце ХХ века тюркские народы Евразии , должно быть, впервые со времен распада Золотой Орды опять оказались перед историческим выбором. Интеграционные евразийские импульсы, веками исходившие от России, почти угасли, и, судя по глубине упадка, поразившего нынешнюю Российскую Федерацию, вряд ли возобновятся в самом ближайшем будущем. СНГ, являющееся формальным правопреемником СССР, представляет собой искусственное и нежизнеспособное образование, нахождение в составе которого на деле почти ни к чему не обязывает. Современная Россия, будучи более устойчивой конструкцией, также, однако, не лишена центробежных тенденций. Какой же путь развития выберут теперь постсоветские тюрки? В соответствии с какими принципами они будут строить свою государственную и культурную жизнь? В ком из своих соседей будут видеть союзников, а в ком — врагов? Совершенно очевидно, что вопросы эти не могут не волновать и тюрков, и русских (не только тех, что проживают в тюркских регионах, но и тех, что живут в центральной России), а также представителей других народов Евразии, т.к. понятно, что от того, каков будет тюркский выбор, зависит политическая судьба всего евразийского пространства в целом. Кроме того, свои интересы в Евразии имеют различные внешние силы, как то: западный мир, Турция, исламские режимы и т.д. Но, несмотря на всю серьезность ситуации, отвечать на поставленные вопросы, а значит, и обосновывать тот или иной вариант указанного выбора, современные идеологи и политики из тюркских республик зачастую пытаются, исходя либо из эмоций, либо из различных идеологических клише. Не говоря уже о том, что вряд ли это свидетельствует о политическом профессионализме и тем более — мудрости, нужно четко осознавать, что именно этого и ждут силы, для которых "тюркский вопрос" — не более чем разменная монета в политической игре. Итак, очевидно, что необходим объективный, взвешенный анализ последствий выбора тюркскими народами и странами Евразии того или иного пути развития. Такой анализ во всей его полноте может быть выполнен, конечно, только достаточно представительными коллективами ученых и займет немало времени, здесь же мы намерены наметить лишь некоторые его направления. При этом мы ставили перед собой довольно узкую задачу — показать, что, на наш взгляд, даст реализация того или иного сценария тюркского выбора самим тюркам Евразии, и намеренно оставляли пока в стороне другие немаловажные аспекты — например, как тот или иной сценарий отразится на судьбе России как бывшей и потенциальной будущей евразийской сверхдержавы. Вызвано это тем, что в первую очередь наши рассуждения обращены к читателю из тюркских регионов. Там же, особенно в среде национальных интеллигенций, чего скрывать, широко распространены так называемые "антиимперские" настроения, сторонников которых, конечно же, последний аспект интересует разве что в плане его критики. Не разделяя их взглядов, мы, тем не менее, попытались выбрать такую постановку вопроса, которая представлялась бы значимой и для них.

2.
Начнем, пожалуй, с самого популярного в тюркской среде националистического или же пантюркистского сценария, который предполагает существование на постсоветском пространстве "свободных" тюркских государств или же тюркской федерации. При этом предполагается, что они будут развиваться независимо ни от России, ни от Запада. Именно его сторонники в 80-х 90-х г.г. подготовили почву для выхода тюркских республик СССР, находящихся за пределами "внутренней России" — РФ, из состава Союза и для "парада суверенитетов" в Российской Федерации. Выразилось же это в том, что они произвели идеологическое обоснование процессов самоопределения и суверенизации в ходе начинавшихся вполне безобидно публицистических кампаний по развитию и популяризации национальных культур. В настоящее время наиболее радикальные сторонники этого сценария в национальных республиках России выступают за отделение этих республик от России и либо за существование их на правах независимых государств, либо за создание приволжской тюркской федерации — гипотетической "Республики Идель-Урал".
Аргументируя этот путь развития, они говорят об экономических и психологических преимуществах политической свободы и о соответствии такой политической картины Евразии нормам "цивилизованных отношений" между государствами на некоем новом "постколониальном этапе истории". Нетрудно заметить, однако, что здесь мы имеем дело с некритическим восприятием штампов западной пропаганды и нежеланием или же неумением взглянуть в лицо политическим реалиям. Даже самые откровенные из современных западных политологов (С. Хантингтон) признают, что в наше время политику делают не малые национальные государства, а сверхдержавы, прямо или косвенно контролирующие целые цивилизации. Факты также говорят о том, что государства мира, которые не хотят подчиняться интересам "геополитических гигантов", просто-напросто вынуждены это делать под воздействием силы. Набор средств тут очень широкий — идеологическая обработка населения, при помощи СМИ, исполняющих роль "пятой колонны", экономический шантаж и блокада, и, наконец, военная агрессия. Самыми свежими примерами этого могут служить операции "Буря в пустыне" и натовские бомбардировки Югославии. Впрочем, мы бы добавили, что здесь мы имеем дело лишь с крайним и нездоровым выражением того естественного для истории обстоятельства, что народ сам по себе не есть "первоэлемент" мировой политики и вообще человечества. На деле между народом и человечеством в целом с необходимостью имеется промежуточный структурный элемент — цивилизация и только входя в последнюю народ приобщается к человечеству. Противоположная точка зрения так широко распространена вследствие того, что мы привыкли воспринимать историю европоцентрично, т.е. видеть в ней преимущественно развитие одной, западноевропейской цивилизации, историю других цивилизаций расценивая как периферийную и значимую в той мере, в какой она повлияла на зпадноевропейскую. Ввиду этого возникает своего рода оптический обман: внимание излишне концентрируется на внутренних противоречиях и даже на борьбе западных народов, а значит, и на их некоторой самостоятельности, и упускается из виду, что самостоятельность эта относительная и что при всех противоречиях их объединяет и связывает нахождение в рамках одной, западной цивилизации.
Итак, следует признать утопичными и по меньшей мере политически наивными воззрения сторонников рассматриваемого националистического сценария. При трезвом взгляде на вещи приходится признать, что действительный выбор, который стоит сегодня перед тюрками Евразии несколько отличается от той его формулы, которую предлагает националистическая пропаганда. В действительности он выражается не в дилемме: самостоятельность или зависимость, а в вопросе: к какой зоне цивилизационного и геополитического влияния должны стремиться примкнуть евразийские тюрки с тем, чтобы в наибольшей степени сохранить свое национальное и культурное своеобразие?
Потенциальных сценариев мы видим тут всего три. Условно их можно обозначить как атлантистский, панисламистский и евразийский. Несмотря на то, что все они уже сегодня так или иначе опробуются на практике, последствия их реализации не только широким массам, но и некоторым политикам не вполне ясны, поэтому имеет смысл рассмотреть их подробно.

3.
Атлантистский сценарий, также достаточно популярный среди тюрков Евразии, предполагает выход этих народов из зоны культурного и геополитического влияния России и вхождение их в западную и, говоря шире, в капиталистическую цивилизацию, которая, как известно, претендует на универсальный и даже глобальный статус. Среди сторонников этого сценария в тюркских регионах можно выделить радикалов и умеренных. Радикальные атлантисты выступают за проведение в жизнь идеалов крайнего космополитизма и фактически за растворение тюрков в англоязычном унифицированном мировом "открытом обществе". Как правило, это тюркская молодежь, выросшая в мегаполисах, воспитанная на образцах американизированной масс-культуры и с презрением глядящая и на свои родные, национальные культуры, считая их "отсталыми" и архаичными, и на российские ценности. Ввиду своего крайнего индивидуализма, она на не склонна к политической интеграции, поэтому ее взгляды слабо представлены в политической жизни тюркских регионов. Однако, это не значит, что она вообще не оказывает влияния на политику. Космополитическая молодежь составляет, к примеру, постоянный электорат либеральных партий и блоков (вроде СПС). Вряд ли нужно опровергать эти взгляды вследствие их очевидной одиозности, так что мы перейдем сразу к рассмотрению другого крыла тюркских атлантистов. Умеренные атлантисты, также призывая к интеграции тюрков в вестернизированное "открытое общество" (которое на их политическом языке именуется "цивилизованным миром") в то же время выступают за сохранение некоторых элементов тюркских культур и быта. Эти идеи пользуются популярностью у многих представителей тюркских интеллигенций, принадлежащих к старшему поколению, а также у сельской молодежи, сильнее связанной со своими корнями, нежели их ровесники в городах. "Умеренные" во многом смыкаются с тюркскими националистами и пантюркистами, так что иногда трудно даже провести разграничительную линию между теми и другими. Ведь на деле большинство "националистов" выступают не за идеал политической свободы как таковой, а за его преломление через призму западных, правовых, экономических и политических теорий, про что они, правда, как правило, и не подозревают. В общем-то, их устремления сводятся к построению на тюркской почве общества, которое совмещало бы в себе существенные, фундаментальные черты западного общества — светское государство, капиталистическую экономику, буржуазную демократию с некоторыми чертами общества восточного (так называемая "турецкая модель"). Таким образом, различия между умеренными тюркскими атлантистами и националистами связаны не с фундаментальными ценностными установками, а, скорее, с мерой политического реализма. То есть умеренные атлантисты, в отличие от националистов, не тешат себя фантазиями о "независимости" в случае дистанцирования тюркских регионов Евразии от России и вполне сознательно выбирают ориентацию на западный мир и его союзников на Востоке. В соответствии с их аргументацией попадание в некоторую зависимость от Запада при этом будет вполне уравновешено тем, что тюрки Евразии смогут приобщиться к жизни и ценностям "передовой" цивилизации мира (т.е. западной, атлантистской), и, кроме того — добиться более высокого уровня материального благосостояния. Понятно, что сторонники этого сценария надеются на естественное, не болезненное совмещение западных и тюркских ценностей, т.е. на успешную и плодотворную модернизацию тюркских культур.
Можно согласиться с тем, что реализация атлантистского сценария приведет к некоторому повышению жизненного уровня населения евразийского Турана. Но нужно ясно осознавать, что произойдет это вследствие того, что тюркские регионы превратятся (и уже превращаются) в рынки сбыта относительно дешевых зарубежных товаров, которые в самом западном мире не пользуются спросом, поскольку не отвечают европейским и североамериканским стандартам. Причем, это сомнительное материальное благополучие, разумеется, коснется далеко не всех, а главным образом лишь высшие слои общества (государственных чиновников, бизнесменов и работников совместных предприятий, лояльных режиму представителей интеллигенции и т.д.) и, что еще важнее — будет иметь своей оборотной стороной захирение и практически полное исчезновение местных производств, не могущих выдержать конкуренцию с зарубежным производителем и в общем-то и нежелательных для западной метрополии. Таким образом, после неизбежного скорого разрушения инфраструктур промышленности, доставшихся тюркским регионам в наследство от СССР, регионы эти практически попадут в полную экономическую зависимость от Запада. Итак, "некоторого отказа от свободы на некоторых условиях", на что рассчитывают тюркские атлантисты, скорее всего, не получится. Запад, филантропичный на словах, но весьма прагматичный в реальной политике, заинтересован в тюркских регионах Евразии, очевидно, только с точки зрения извлечения из них максимальной прибыли, а экономическая кабала является лучшим средством для этого.
Что же касается перспектив успешной модернизации тюркских культур, то и тут ее архитекторам придется столкнуться с трудностями, которые им, может быть, не совсем еще ясны, и с последствиями, которых они, надо думать, вовсе не желают. Прежде всего, довольно болезненным будет разрыв с русской культурой, которая в наши дни многими тюрками воспринимается как вторая родная, вне зависимости от того, осознают они это или нет. Далее, не будем забывать о том, что в прошлом культурная коммуникация тюрков Евразии с Западом почти всегда происходила не напрямую, а при посредстве той же русской культуры. Вследствие этого тюрки имели возможность пользоваться достижениями западной культуры (западноевропейские искусства, философия, экономическая и политическая мысль) и в то же время быть огражденными от ее недостатков (крайний индивидуализм, социальное отчуждение, разрыв между поколениями, культ силы, культ денег и т.д.) В случае прямого контакта вполне возможен острый ценностный конфликт, который закончится для тюрков психологической драмой. Дело в том, что ценности современного западного общества, тесно связанные с историей, мировидением и национальными характерами западных народов — романо-германцев и англо-саксов, очевидно, чрезвычайно далеки от традиционных тюркских ценностей. Так, для тюрков свойственны религиозность, чувство иерархии, признание авторитета старшего поколения, патриархальность в семейных отношениях и отношениях между полами, стремление к рациональной мере в материальном самоутверждении, стремление хотя бы к относительной социальной справедливости. Утверждение в тюркской среде демократического государства западного типа вступит в явное противоречие с названными жизненными ориентациями. Прежде всего современная демократия есть светское государство, формально вытесняющее религиозность из общественной жизни в жизнь приватную, реально же насаждающее откровенно атеистическую и более того, довольно циничную жизненную философию. Далее, западная демократия, не только номинально приравнивает все "голоса", независимо от того, о ком идет речь — о седобородом ли старце или о восемнадцатилетнем юнце, но и в реальности делает почти всегда ставку на более внушаемое и некритически принимающее пропаганду молодое поколение и вообще насаждает совершенно абсурдный с точки зрения традиционных народов культ молодости. Наконец, капиталистический образ хозяйствования, о чем многие часто забывают, стоит на власти банков, то есть предполагает позитивную оценку ростовщичества и конкурентной борьбы, что идет вразрез с этикой ислама.
Итак, по сути дела принятие евразийскими тюрками ценностной парадигмы капитализма и западной системы вообще фактически будет означать если не декларативный, то практический отказ и от ислама, и от традиций собственной культуры. Поскольку же последний отказ в полной мере невозможен, т.к. национальное мировидение составляет один из фундаментальных архетипов, сохраняющийся даже при утере родного языка, а характер и темперамент вообще связаны с антропологическим типом, насильственное распространение среди тюрков современных "прогрессивных", "общечеловеческих", а на деле западных идей и институтов, очевидно, все равно будет в той или иной мере неудачным. А это приведет к развитию у вестернизированных тюрков комплекса национальной неполноценности, т.к. набор западных ценностей, насаждаемых в ходе вестернизации, неизбежно включает в себя европоцентризм, то бишь западный шовинизм и любой тюрк, бездумно принявший эти ценности как "передовые" и "общечеловеческие" станет считать отсталыми и "нецивилизованными" все культуры, непохожие на западную, и том числе свою родную культуру. В конечном итоге все это только увеличит всестороннюю — и культурную, и политическую и экономическую зависимость тюрков от "ведущих стран мира", т. е. Запада. Вдобавок выбор прозападного пути развития означает для евразийских тюрков пагубную зависимость не только непосредственно от западного мира, но и от стран, которые встали на путь модернизации гораздо раньше, например, от той же Турции. При этом вряд ли можно избежать того, что Турция, рассматривающая себя как своего рода "Европу восточного мира", начнет относиться к российскому Турану не просто как к сателлиту, но и прямо как к своей глухой провинции. Сегодня тюркские либералы в России и в Ближнем Зарубежье любят поговорить об опасности ассимиляции тюрков среди русского народа, между прочим, довольно эфемерной и надуманной, так как надежным препятствием тому служат языковые, вероисповедальные и культурные различия. Однако при этом они совсем не думают о том, что в условиях протектората Турции, против которого они, судя по их заявлениям и практическим действиям, ничего не имеют, встанет гораздо более реальная опасность ассимиляции среди турков. Опасения эти становятся еще сильнее, если принять во внимание соответствующие прецеденты в самой Турции — мы имеем в виду попытки "отуречивания" представителей тамошней татарской диаспоры и кроме того, традиционную политику Турции по отношению к курдам, из которой явствует, что турецкое правительство без особого сочувствия относится к стремлениям нацменьшинств к какой-либо автономии.
Как видим, последствия атлантистского выбора вряд ли будут приемлемыми. Между тем мы ведь рассматривали еще самый благоприятный, мирный вариант развития событий. Не исключено, что Запад может выбрать и другой, военный вариант и использовать "тюркскую проблему" для того, чтобы ослабить Россию и на ближайшее время покончить с перспективой возрождения ее как сверхдержавы. Выразится же это в том, что Запад спровоцирует и будет поддерживать долговременные межнациональные и межконфессиональные конфликты на пространстве СНГ и в РФ. В этом случае станет актуальным уже вопрос физического выживания, как тюрков, так и русских. Мы полагаем, что такой вариант вполне вероятен, тем более что кроме указанной дальнесрочной геополитической выгоды, Запад тут будет иметь и близкую экономическую выгоду. Ведь поставка оружия в регион широкомасштабного военного конфликта принесет гораздо больше прибылей, чем вялотекущая торговля с постсоветскими, забюрократизированными и нестабильными режимами. При этом соображения гуманитарного свойства, как показывают события последних лет, вряд ли будут препятствием для стратегов "американского мирового порядка". Единственным реальным фактором сдерживания может здесь служить и до сих пор служит лишь наличие у России ядерного оружия, поскольку в случае его применения евразийский конфликт может перерасти в глобальный и затронет сами США и Западную Европу. Однако, если одностороннее ядерное разоружение России, начавшееся в эпоху Горбачева под самыми благовидными предлогами и не снижающее темпы до наших дней, будет продолжаться, скоро этот фактор исчезнет. Итак, избежать попадания в зависимость от атлантистского Запада становится для тюрков Евразии, как видим, уже не вопросом сохранения культурной самобытности, а скорее всего даже вопросом жизни и смерти. Вместе с тем сделать это они смогут только тем или иным образом интегрировавшись в некую "большую государственность", имеющую значительный геополитический статус.

4.
Это и предполагает следующий, панисламистский сценарий, согласно которому тюркские народы Евразии выбирают интеграцию в гипотетическую "исламскую сверхдержаву", которая охватывала бы юг нашего континента, север Африки и ряд других регионов, объединив ныне разрозненный мусульманский мир. Разумеется, ее возникновение возможно лишь при некотором ослаблении США и западного мира, что сегодня многим представляется маловероятным. Тем не менее, совершенно исключать такую возможность, полагаем, нельзя. Не говоря уже о том, что относительно будущего вообще трудно утверждать что-либо однозначно — вспомним, что еще пятнадцать лет назад никто не мог предположить скорый крах СССР, для этого имеются и некоторые объективные предпосылки. Несмотря на свое лидирующее положении в мире, США не свободны от множества внутренних проблем: как то демографический кризис среди белых американцев (WASP) и наоборот — взрыв среди "цветных", расовые противоречия, высокая преступность, гипертрофия военно-промышленного комплекса, непродуманная внешняя и внутренняя политика, вызванная эйфорией после победы в "холодной войне", и т.д.. Кроме того, откровенно агрессивные и эгоцентрические действия США на международной арене вызывают раздражение даже у их союзников по НАТО, а уж у противников и прежде всего Китая — тем более, и возможно с ним США при сохранение своего экспансионистского курса могут войти в длительное изматывающее противостояние.
В этих условиях влияние США на удаленные "сферы интересов", разумеется, ослабнет, чем, безусловно, воспользуются соответствующие силы в исламском мире, где давно уже вызревают радикальные антиамериканские тенденции. Но, естественно, при реализации панисламистского сценария возникнет именно исламская сверхдержава, т.е. такое государство, все стороны жизни которого — и бытовая, и юридическая, и политическая и даже хозяйственная, строились бы на основании исламских ценностей. Собственно, это обстоятельство и обеспечивает данному сценарию самостоятельность. В противном случае мы имели бы дело лишь с очередной разновидностью уже рассмотренного атлантистского сценария, т.е. с государством, которое было бы исламским и восточным по названию и по некоторым внешним, декоративным признакам, но западным по существу. При этом не так существенно, что здесь уже имело бы место не непосредственное политическое влияние атлантистского Запада, а, так сказать, остаточное, культурное, которое, между прочим, вполне может сочетаться с антизападными и антиамериканскими тенденциями на политическом уровне. Сторонников панисламистского сценария среди постсоветских тюрков тоже немало. От атлантистов их отличает больший политический радикализм и, разумеется, антиамериканизм и религиозная ангажированность. Их аргументация в пользу данного сценария состоит в том, что для евразийских тюрков, подавляющее большинство из которых принадлежат к традиционно исламским народам , было бы естественно войти в исламскую цивилизацию, а также в том, что при таком выборе тюрки смогут уберечься от эскалации бездуховности и коррозии традиционных устоев своих национальных культур, которые несет с собой модернизация на западный манер. Следует признать, что это, действительно, звучит заманчиво для евразийских тюрков. Можно также согласиться с тем, что исламское государство было бы надежным заслоном от разъедающей национальные традиции тюрков атлантистской масс-культуры. Вместе с тем полагаем, что конфессиональное единство вряд ли может быть достаточным поводом для объединения народов в одно государство. История показывает, что народы, исповедующие одну и ту же религию, могут входить в состав разных государств и при этом не испытывать сколько-нибудь сильных, естественных импульсов к политической консолидации, вполне довольствуясь сугубо религиозным, церковным общением (как, к примеру, православные греки, русские, сербы и болгары). В то же время нередко бывает так, что один и тот же народ, разделенный конфессионально, вполне безболезненно существует в рамках одного государства (как, например, немцы, разделенные на католиков и протестантов). Как видим, наиболее жизнеспособные государственные образования составляют народы, близкие не по конфессиональному, а по культурному признаку. В известной мере можно даже утверждать, что и пространство той или иной цивилизации очерчивается не столько конфессиональными, сколько культурными линиями демаркации. Так мы лишь вполне номинально можем говорить, допустим, о христианской цивилизации, поскольку в действительности она включает в себя несколько различных, если не антагонистических цивилизаций, как то: российскую (евразийскую), западноевропейскую, североамериканскую, латиноамериканскую и т.д. В нашем случае заманчивая перспектива объединиться с единоверцами на деле для тюрков Евразии обернется вхождением их в одно государственное пространство с народами, далекими и чуждыми им по культуре и историческим судьбам. (арабами, иранцами, алжирцами и т.д.) Еще в средние века культурные различия между тюрками и, например, арабами или персами были довольно ощутимыми (скажем, у тюркских народов женщины традиционно пользовались большей свободой), так что же говорить о современности, когда различия эти укрепились и углубились многовековым нахождением в противоположных цивилизационных анклавах. Думаем, такое довольно искусственное "воссоединение" не добавит прочности указанной исламской сверхдержаве и, кроме того, конечно, это не может не вызвать у тюрков значительных проблем, связанных с культурной адаптацией, которые, понятно, наложатся еще на болезненность разрыва с прежним культурным пространством (т.е. Россией). К тому же положение тюрков Евразии в данной исламской сверхдержаве будет не слишком выгодным, ведь, очевидно, что и здесь , как и в случае атлантистского проекта, их ожидает роль глухой провинции, только теперь уже не вестернизированного, а мусульманского мира. Нет ни малейших сомнений, что центром этой империи станут либо арабы, либо персы, либо переродившаяся в огне исламской революции Турция, но уж никак ни узбеки и ни татары.
Наконец, возникновение исламской сверхдержавы, конечно же, мало будет устраивать США и западный мир, которые явно не ослабнут так сильно, что перестанут играть значимую роль в международной политике. Причин для подобной враждебности множество: и утеря Западом сфер влияния, и его боязнь еще больше ослабнуть, и сознательная и идеологически обоснованная антизападная ориентация данной сверхдержавы. Противостояние почти неизбежно перерастет в серьезный военный конфликт, несущий с собой, конечно же, значительные тяготы и потери. Но главное даже не это, а то обстоятельство, что, как показывает опыт, ожесточенная борьба с атлантизмом почти всегда приводит и в данном случае также скорее всего приведет к религиозной радикализации мусульман и особенно — молодежи, а как следствие — к распространению экстремистских доктрин — скажем, того же ваххабизма. Тем более что один из возможных центров данной сверхдержавы — Саудовская Аравия уже сейчас является ваххабитской страной и эти идеи уже сейчас популярны среди маргинальных, наиболее взрывоопасных слоев мусульманского мира. И к тому же призывы к созданию объединенного исламского государства чаще всего раздаются именно из лагеря экстремистов . Последствия такого кардинального изменения религиозной ситуации оценить несложно. Для тюрков Евразии, в основной массе своей исповедующих традиционный ислам, ваххабиты, т.е. исламские протестанты, отвергающие исламскую Традицию — т.е. часть Сунны, а также всю богословскую мысль, фактически единоверцами не являются. В то же время мировоззрение ваххабитов, отрицающее не только европейскую и русскую, но и самою мусульманскую философскую, литературную и вообще культурную традицию, и даже буквалистски и чрезвычайно примитивно толкующее самое исламское Писание , представляет собой на деле не менее антикультурный феномен, чем американская масс-культура. Итак, мало того, что панисламистский сценарий несет в себе ряд существенных недостатков для тюрков Евразии, вполне вероятная радикализация политической ситуации может напрочь перечеркнуть и имеющиеся у этого сценария преимущества.

5.
Последний, евразийский сценарий предполагает вхождение тюрков в новую евразийскую сверхдержаву — геополитическую наследницу СССР. Следует особо подчеркнуть, что речь идет именно о качественно новой государственности, а не о реставрации слегка модернизированного СССР. Думаем, такой возврат в прошлое и невозможен, как потому, что история — это та самая гераклитова река, в которую не входят дважды, так и потому, что распад СССР был в большой степени обусловлен внутренними, объективными причинами, а не только и не столько подрывной деятельностью Запада, как наивно думают многие в лагере оппозиции. Прежде всего среди этих причин надо назвать моральное разложение советского общества чуть ли не на всех его уровнях, почти повсеместную утерю чувства здорового патриотизма, распространение индивидуалистических настроений, а также цинизма и своеобразного синдрома национального мазохизма. Очевидно, простая реставрация (которую, кстати сказать, технически очень трудно осуществить, поскольку и страна и люди с 1985 года сильно изменились) все равно приведет лишь к повторению того же самого печального результата.
Вероятнее всего, новая евразийская государственность будет отличаться от СССР также сильно, как СССР — от Российской империи. Сегодня трудно представить ее детали, определенно можно лишь утверждать, что это будет цивилизационно идентичная держава (т.е. в границах СССР), имеющая своим центром Россию, ведущая самостоятельную, независимую от Запада политику, в идеологии реализующая свой специфический путь, основанный на евразийски преломленной "русской идее" и социальных и нравственных ценностях православия и ислама .
В случае, если тюрки включатся в данный процесс евразийской интеграции, они, как нам представляется, смогут избежать все недостатки вышерассмотренных сценариев развития, в то же время сохранив их достоинства. Ввиду реальной независимости новой Великой России от Запада, тюрки здесь будут ограждены от непосредственного губительного воздействия атлантистской масс-культуры. При этом плодотворный истинно культурный диалог с Западом при посредстве России, разумеется, вполне возможен. Кроме того, интеграция всего постсоветского пространства приведет к восстановлению разрушенных хозяйственных связей и возникновению новых, т.е. к созданию полноценной, самодостаточной экономики, что, безусловно, позитивно отразится на уровне благосостояния тюркских народов. С другой стороны новая Великая Россия, бесспорно, продолжит провосточный курс Советского Союза, так что тюрки будут иметь возможность выстраивать религиозные и культурные контакты с исламскими странами, избежав при этом опасности попасть в зависимость от них и заразиться вирусом религиозного экстремизма. Далее, данный сценарий является наименее утопичным и наиболее безболезненным в реализации среди всех рассмотренных. Как известно, основной характерной чертой утопии является игнорирование наличной реальности со всеми ее особенностями и тенденциями развития, и стремление во что бы то ни стало втиснуть живую жизнь в узкие рамки искусственных идеологических конструкций. Реальность же состоит в том, что тюрки уже много веков разносторонне и тесно связаны с Россией, русской культурой, а также русским народом и другими народами евразийского пространства (включая, между прочим, и кровные связи, т.к. имеется множество такого рода смешанных браков).
Разумеется, и евразийский сценарий не свободен от недостатков. Прежде всего, нужно ясно осознавать то, что между тюрками и другими народами Евразии и в частности русскими наличествует не только культурная близость, но и ряд противоречий. Однако, в отличие от идеологов националистического, атлантистского и панисламистского путей развития, мы не склонны преувеличивать эти противоречия и придавать им решающее значение. Полагаем, сам факт того, что народы евразийской ойкумены уже много веков живут в границах одного государства, свидетельствует о явной жизнеспособности славяно-тюркского союза и позволяет надеяться на разрешение этих противоречий самой жизнью, порождающей новые и более совершенные формы бытового и культурно-политического сосуществования этих народов. Нередко высказываются также опасения, что вновь возродившаяся Россия станет унитарной империей, в которой будет проводиться радикальная русификация, и подавляться даже малейшие ростки национальной автономии. Но на это можно возразить, что вся логика развития евразийской цивилизации свидетельствует, вообще-то, об обратном: так, в СССР обеспечивались гораздо более широкие национальные права, чем в его геополитической предшественнице — Российской империи. Скорее, следует ожидать, что новая евразийская сверхдержава выработает более гибкие и более приемлемые для тюрков и нерусского населения вообще федеративные механизмы, и единственным условием их проведения в жизнь будет вполне естественное требование безоговорочного политического единства. И, наконец, статус тюркских республик в структуре этой будущей федерации в большой степени зависит ни от кого иного, кроме как от самих тюрков, а именно — от степени их участия в интеграционных процессах. Причем, участие это может выражаться как в конкретных политических действиях, так и в творческой рефлексии по вопросам правовых и политических институтов будущей евразийской государственности, ее религиозной, культурной политики и т.д. Несмотря на очевидную оптимальность этого сценария для тюрков Евразии, популярность его среди них невелика. Для широких масс свойственна скорее психологически вполне понятная ностальгия по СССР, что, строго говоря, не позволяет отнести их к числу сознательных и аутентичных евразийцев. Что же касается тюркских интеллигенций, то среди них по прежнему широко распространены антироссийские и непоследовательные антирусские настроения, основанные на аргументах эмоционального порядка, некритических а часто и ненаучных обращениях с историческими фактами, политической амбициозности и т.д. Собственно эмоционально мотивированные антироссийские настроения и побуждают многих тюркских лидеров к выбору сценариев, альтернативных евразийскому. Внедрение евразийских идей в общественное сознание в тюркских регионах, без сомнений, будет связано с сильным противодействием этих антироссийски настроенных политических групп, довольно влиятельных там, поскольку речь идет об идеологах и проводниках в жизнь идей суверенитетов, а также о поддерживающих их финансово-экономических группах. Тем не менее, основания для умеренного оптимизма все же имеются. С одной стороны, выразителями евразийских взглядов здесь являются, хотя и малочисленные, зато интеллектуально сильные кружки, т.к. идеи эти популярны, как правило, среди научной, вузовской молодежи. С другой — широкие массы в той или иной мере подготовлены к позитивному восприятию евразийского сценария благодаря своей явной ностальгии по СССР. Кроме того, не нужно преувеличивать идейное единство в стане противника: среди представителей альтернативных путей развития немало людей, которые до конца не понимают внутренней логики и причин нынешней политической борьбы, попали в данные движения или вообще под влияние подобных взглядов случайно и т.д. К названным факторам добавим еще, что как раз среди тюрков методы рационального убеждения могут в наибольшей степени возыметь должный эффект, в силу очевидного рационалистического склада и тюркского мировидения, и тюркских национальных характеров.

6.
Повторяем, выводы, к которым мы пришли в настоящей статье, носят самый предварительный и общий характер и требуют еще чрезвычайно подробного обсуждения. Однако, и сейчас уже они складываются в некую цельную картину, рассмотрение которой, на наш взгляд, многое проясняет в современных политических дебатах. Именно поэтому мы и посчитали возможным поделиться ими с широкой публикой.
к оглавлению

Сергей ГОРБАЧЕВ,
аспирант-политолог
(г. Уфа)

ПЕРСПЕКТИВЫ РОССИЙСКОГО ВЛИЯНИЯ В СРЕДНЕЙ АЗИИ

Россия традиционно имеет обширные связи и влияние в исламском мире. Причин тому несколько: географическое положение, историческое прошлое, конкретная политическая ситуация и т.д. Но нам хотелось бы акцентировать внимание на причинах культурно-исторического характера. Ценности ислама отличаются от ценностей православия в значительно меньшей степени, чем от западных. Генеральная установка исламской цивилизации отлична от европейской с ее постоянной ориентацией на материальный успех индивида-собственника. На Востоке вообще преобладают ценности духовно-религиозные и этические. По этому и ряду других параметров (отношение к государству, большая потребность в абсолютных ценностях, коллективизм, стремление к социальной справедливости и др.) российская цивилизация близка к исламской. Нельзя также забывать, что в самой России ислам является одной из ведущих религий. Все это способствовало установлению и развитию отношений России с миром ислама.
После известных событий 1989-91 годов многие аналитики, как зарубежные, так и отечественные, поспешили заявить, что с потерей Россией статуса мировой державы она может существовать лишь как держава региональная. Стали высказываться сомнения в целесообразности усилий по сохранению прежнего уровня влияния России в исламском мире: не следует ли в условиях недостатка сил приоритет во внешней политике отдавать одному (западному) направлению?
Соглашаясь с тем, что Россия в настоящий момент действительно ослаблена и вынуждена снизить уровень своего влияния в некоторых регионах мира, попробуем ответить на вопрос, в каком именно регионе ей суждено действовать? Анализ реального положения не оставляет сомнений в том, что для России актуальны Европейский, Ближневосточный, Среднеазиатский, Центральноазиатский, Азиатско-Тихоокеанский регионы, а также ближнее зарубежье. Россия раскинулась на огромных пространствах, образующих своеобразный становой хребет, соединяющий Европу и Азию в единый Евразийский континент. И уже сам геополитический размах России обрекает ее на статус мировой державы. И на западном, и на восточном, и на южном направлении внешняя политика России приобретает стратегическое измерение.
Особенно важным и перспективным представляется направление южное. Это можно объяснить рядом причин, среди которых главными являются следующие: во-первых, Россия заинтересована в сохранении доступа к сырьевым ресурсам Средней Азии и рынков сбыта для своих товаров. Особое значение в сфере геополитических интересов России в ближайшее время будет иметь регион Прикаспия. Кто будет контролировать добычу и транспортировку каспийской нефти, тот в большой степени будет контролировать и мировую экономику в целом, так как данный регион будет главной зоной нефтедобычи в первой половине XXI века.
Вторая причина заключается в культурной близости России с ее южными соседями — странами СНГ, что является положительным моментом в деле сохранения и роста российского влияния, как в Каспийском регионе, так и в исламском мире в целом.
Можно ли утверждать, что на постсоветском пространстве развилась и существует особая цивилизация? Положительный ответ на этот вопрос особенно неоднозначен по отношению к современной Средней Азии, которая является зоной соприкосновения нескольких культур. После распада СССР все активнее здесь заявляет о себе и западная культура. Но по утверждению С.Хантингтона, центральными элементами любой культуры являются язык и религия. Многие исследователи добавляют к ним историю — то есть сам факт совместного проживания и общения людей в одном государстве, в одном информационно-психологическом поле, что не может не сказаться на их настроениях и поведении. И у очень многих жителей среднеазиатских государств воспоминание о былом единстве с Россией отнюдь не вызывает негативной реакции. Многочисленные связи на лично-бытовом уровне (родственные, дружественные) положительно влияют на развитие и других отношений с Россией.
Значение русского языка как средства межнационального общения на постсоветском пространстве трудно переоценить. По сути, мышление на том или ином языке означает принадлежность к той или иной культуре. Каждая культура нарабатывает свой определенный набор слов, с помощью которых сознание представителей данной культуры проявляет себя вовне. Поэтому, анализируя языковой словарь народов, можно судить о содержании их сознания. И пока русский язык будет оставаться вторым родным языком для народов постсоветской Средней Азии, содержание их сознания не будет сильно отличаться от российского. К сожалению, руководство России до последнего времени не придавало большого значения этой проблеме. Ежегодно в бюджете РФ выделялось 50 миллионов на поддержку соотечественников, в том числе и поддержку русского языка в странах СНГ, но даже эти сверхскромные средства (два рубля на человека) из-за бюрократического произвола ни разу не “вышли” из Москвы ни по одному адресу. Необходимо отметить, что если Россия не предпримет решительных мер (жесткая позиция по поводу закрытия русскоязычных школ, поддержка российской культуры вообще и т.д.), ситуация может измениться в худшую сторону. Впрочем, последние события позволяют с оптимизмом смотреть в будущее. На саммите стран СНГ, прошедшем в Москве 21 июня 2000 года, президент Казахстана Назарбаев предложил создать Фонд защиты русского языка, что было сразу же поддержано Владимиром Путиным. То, что эта идея была подана лидером Казахстана, указывает на заинтересованность самих среднеазиатских стран в сохранении тесных связей с Россией.
Нельзя не отметить, что дезинтеграция СССР и образование новых независимых государств на южных окраинах России в целом отвечают интересам Турции, Пакистана и других стран региона, поскольку предоставляется возможность вовлечь в их орбиту эти новые государства. Имеет место активизация усилий вышеназванных стран по различным каналам на Кавказе и в Средней Азии. Различные исламские организации из мусульманских стран пытаются освоить информационно-идеологическое пространство мусульманских республик и анклавов СНГ. Так, министерство по делам ислама Саудовской Аравии оплачивает обучение в Исламском университете в Эр-Рияде представителей российского мусульманского духовенства. Активные усилия по распространению исламских ценностей на постсоветском пространстве предпринимают другие исламские страны и организации. Предпринимаются попытки по формированию нового геополитического узла на основе тюркоязычных стран и народов.
Ответом России на эти действия, помимо дипломатических и экономических мер, могут и должны стать меры в сфере культурной. Почему бы через российских мусульман, чья принадлежность к российским духовным ценностям не вызывает сомнений, не распространять российскую культуру среди мусульман Средней Азии, как в ближнем, так и в дальнем зарубежье? Нужно также создавать необходимые условия для обучения студентов из исламских стран. Будучи при получении образования впечатлительными молодыми людьми, усвоение ими российских ценностей и образа жизни будет особенно глубоким. По возвращении же на родину многие из них войдут в национальную элиту. Нельзя сказать, что сейчас такая политика не ведется вообще — в России обучается немало студентов из исламских государств. Нет четко выраженного государственного подхода к их обучению в русле приобщения к российской культуре, как это было во времена СССР и как это происходит сейчас в отношении студентов-россиян, обучающихся в мусульманских странах.
Занимая уникальное геополитическое положение в Евразии, обладая достаточным духовным, экономическим, политическим и военным потенциалом, Россия является естественным центром притяжения для большинства стран Средней Азии. Главным условием сохранения и упрочения влияния России в этом регионе видится сохранение и развитие его (региона) в пределах единого российского цивилизационного поля. По прогнозам специалистов, если XIX век был веком национальных конфликтов, XX век — конфликтов идеологических, то XXI век будет веком цивилизационных конфликтов. И при сохранении большой степени культурной комплиментарности на постсоветском пространстве перспективы российского влияния в Среднеазиатском регионе выглядят весьма значительными.
к оглавлению

Владислав АБДУЛА

Уфимские грани евразийства (заметки участника конференции “Евразийство: историко-культурное наследие и перспективы развития)

В течение последних лет отношение широких интеллектуальных кругов к историко-культурному и философскому феномену евразийства претерпело значительные изменения. Господствовавший ранее узколи-беральный критицизм сменился неподдельным интересом. Причин здесь много: публикация в России основных работ евразийцев — князя Н. Трубецкого, П. Савицкого, Л. Карсавина, Г.В. Вернадского — сделавшая их труды доступными для отечественного читателя, не в последнюю очередь усталость и разочарование общества итогами десятилетия российских реформ, осознание стоящего перед нами цивилизационного выбора. Тот поистине тектонический сдвиг, который произошел в судьбах России в начале 90-х, выдвинул в качестве одной из самых существенных проблему национальной самоидентификации, и не только русского, но всех народов, проживающих на пространстве Российской Федерации и шире — бывшего СССР.
Сама жизнь потребовала вернуться с высот экономики к духовным проблемам. Крайне симптоматично, что даже самые прозападно настроенные либералы-рыночники с некоторых пор заговорили о необходимости обретения Россией своей национальной идеи. Опыт показывает, что прокладывать самостоятельный курс в современном мире невозможно, не осознав того, кто мы такие, откуда пришли и куда идем. А творческое наследие евразийцев дает в этом отношении обильную пищу для размышлений.
Уфимская конференция по евразийству, которая была проведена у нас 14-15 сентября сего года по инициативе ВЭГУ, УНЦ РАН и БГПУ, стала далеко не первым мероприятием подобного рода. Тем не менее, она унаследовала многие, если не все проблемы, свойственные современному состоянию евразийских исследований. Они могут быть неочевидны на первый взгляд, но достаточно серьезны. Как отметил один из лучших докладчиков, академик из Екатеринбурга В. Алексеев, неопределенности начинаются уже на терминологическом уровне. Сам термин “евразийство” в первую очередь подразумевает культурно-историческую концепцию, выдвинутую в 20-30-е годы группой известных деятелей русской эмиграции. Фундаментом евразийства является представление о России-Евразии как об особой общности народов, сложившейся на протяжении тысячелетий, и сущностно отличной как от Востока, так и от Запада (в их традиционном понимании). Однако, в силу своей всеохватности, термин “евразийство” позволяет давать и множество других определений, которые так или иначе освещались на конференции. Здесь и проблемы культурного обмена между народами Евразии, история их этногенеза, проблемы расового, языкового и религиозного разнообразия и многое другое. К тому же, требует освещения и вопрос о так называемом “нео-евразийстве”: что оно из себя представляет, каковы его цели и перспективы, можно ли говорить о нем как о возможной в будущем государственной идеологии?
Все вышеизложенное делает необходимым более четко выделить предмет исследования, что и было наглядно продемонстрировано в докладах академика Алексеева, профессора БГПУ Т.М. Гарипова и ряде других. Как всегда интересно и содержательно выступил шейх-уль-ислам Талгат Таджуддин. Однако, как пленарные, так и особенно секционные заседания не всегда выдерживали предложенный ими высокий уровень обсуждения. Порой складывалось впечатление, что участники конференции пытаются “объять необъятное”, втиснув в рамки евразийской проблематики все, относящееся к бытию и культуре евразийских народов, рассмотреть какие-то частности, забыв о не-европейском и не-азиатском, но евразийском ядре обсуждения.
С сожалением надо отметить отсутствие многих заявленных в программе участников и гостей конференции. Сослался на занятость один из самых интересных и скандальных нео-евразийцев Александр Дугин, не приехали москвичи В. Нерознак, А. Панарин, кроме гостей из Турции не было никого из дальнего зарубежья.
И тем не менее, конференция состоялась. Сам факт того, что в течение двух дней представители самых разных научных направлений пытались найти пути к евразийскому синтезу, через осознание наших общих корней прийти к размышлениям о будущем Евразии, не может не внушать определенного оптимизма. Думается, что начатый процесс будет продолжаться. На конференции присутствовали студенты и аспиранты уфимских вузов, были они и среди докладчиков. Это очень важный момент, так как только широкий и свободный научный поиск, опирающийся на живой общественный интерес, способен дать действительно ценные результаты. Тема же евразийства представляется нам не абстрактной, но самой конкретной проблемой, касающейся каждого человека, озабоченного судьбами России.
к оглавлению

Стоматологические клиники Новосибирска. Стоматологическая клиника межзубной кариес.;автоюрист адрес магазина и автоюрист;Купить нетбук samsung или нетбук toshiba. Тихий нетбук купить, самый большой выбор.;спец такси для инвалидов

ЕВРАЗИЙСКИЙ ПРОЕКТкандидата философских наук Рустема ВахитоваВыпуск №02 — 2001 г.

Геополитический выбор тюрков Евразии (анализ потенциальных сценариев)

ПЕРСПЕКТИВЫ РОССИЙСКОГО ВЛИЯНИЯ В СРЕДНЕЙ АЗИИ

Уфимские грани евразийства (заметки участника конференции “Евразийство: историко-культурное наследие и перспективы развития)

ЕВРАЗИЙСКИЙ ПРОЕКТ
кандидата философских наук Рустема Вахитова
Выпуск №02 — 2001 г.

Геополитический выбор тюрков Евразии
(анализ потенциальных сценариев)