«Евразийство» (формулировка 1927 года)
| |
|
Россия нашего времени вершит судьбы Европы и Азии. Она — шестая часть света, Евразия, узел и начало новой мировой культуры"
«Евразийство» (формулировка 1927 года) |
| |||
  |
материал с сайта Народное информационное агентство "Товарищ"
Алексей ЦветковИконы новых левыхРечь идет о людях -- эмблемах антибуржуазного нонконформизма, фамилии и цитаты которых сегодня можно услышать на любой антикапиталистической демонстрации. Речь об источниках среды, порождающей повсеместный протест и питающей глубокое отрицание капитализма, как основы общественного устройства, и отрицание фарисейского буржуазного гуманизма, как основы господствующей культуры. О тех, кто задал модели и стиль современного сопротивления. О тех, про кого можно найти много правды и неправды в сети по-русски и по-английски. О тех, без кого я бы очень во многом не разобрался. Если предложенная краткая справка вас заинтересовала, начинайте собственный поиск и вы сильно изменитесь. И посткапитализм станет на одну секунду ближе. Хронология не соблюдается, потому что она тут не при чем. Я буду субъективен, как и всякий, кто хоть за что-нибудь отвечает.
Франц Фанон – мартиникский негр, проживший в Алжире большую часть своей жизни, психиатр, изучавший особенности поведения общины в условиях явной (политической) и тайной (экономической) колонизации, и писатель, много занимавшийся манихейством. Задачей Фанона было непротиворечивое соединение угнетенной колониализмом расовой энергии и ультралевой критической теории в одном освободительном проекте. Харизматическая международная известность пришла к нему сразу после его смерти, в 60-ых. Главным "промоутером" его книг и идей в Европе стал тогда Жан-Поль Сартр и идеи эти подхватили бунтующие студенты, называвшие Фанона "мессией грядущей революции третьего мира". В США же на него чаще других ссылались "Черные пантеры". Черные радикалы нередко противопоставляли фаноновский "мобилизующий смысл насилия" риторике более респектабельного и умеренного Мартина Лютера Кинга, верившего в "мирное неповиновение и законную гражданскую активность угнетенных". Благодаря Фанону "третий мир" обрел собственный голос сопротивления, обвиняющий пафос, новую ориентирующую утопию "общеафриканской революции". В своей пропаганде идеи и афоризмы Фанона использовал египетский президент-социалист Гамаль Абдель Насер, их до сих пор активно применяют также теоретики ливийского режима Муаммара Каддафи, ведь после революции в Ливии, если верить этим теоретикам, "происходит замена классового государства общенародной джамахерией". Что касается "стран золотого миллиарда", то тут Фанон рассчитывал на активность "внутренних колоний": отверженных и "заклейменных проклятием" (название его главной книги), дискредитированных по разным признакам меньшинств, радикальную богему и студентов, повторяя слова фрейдомарксистов о "малом моторе революции", призванном разбудить для качественных изменений всё остальное общество. Само собой, это находило отклик у западных "новых левых", которые старались первоначально рекрутировать активистов именно из этих слоев общества.
Про основателя и гуру "Черных Пантер" Хьюи Перси Ньютона, погибшего в 83-ем на улице при загадочных обстоятельствах, сегодня снимают кассовые фильмы. Его биография стоит того. Сын гетто дважды сидел в тюрьме за противодействие полиции (обвинение в убийстве полицейского в конце концов было снято), получил степень доктора философии (тема научной работы: "История репрессий в США"), скрывался на Кубе от преследований ФБР, ездил в Китай по приглашению проводивших там "культурную революцию" хунвейбинов и т.д. Его деятельность финансировали и публично поддерживали многие культовые музыканты, от растамана Питера Тоша до Джона Леннона. Французскому драматургу Жану Жене из-за открытой дружбы с Ньютоном был запрещен въезд в США. Офисы "Черных Пантер" постоянно обыскивались и подвергались погромам, нередко перераставшим в перестрелки с полицией. Начиналось же всё с вооруженного патрулирования улиц гетто и со ставшего знаменитым плаката, придуманного Ньютоном: на фоне фото белого полицейского с карабином надпись: "У вас есть оружие, но и у нас есть оружие!". Социализм и даже "преодоление государства" по Ньютону начнется в США с восстания "черной общины", находящейся в том же положении, что и описанный когда-то Марксом "пролетариат, которому нечего терять, кроме своего угнетения". Цепная реакция социальной мутации изменит "главную империалистическую страну" до неузнаваемости. Еще больше, впрочем, Ньютон рассчитывал на толчок извне, т.е. на цепь антиимпериалистических революций в третьем мире, по озвученному Че Геварой принципу: "один – два – много Вьетнамов!". В начале 80-ых Ньютон уже утверждал, что революционная ситуация на Западе упущена, всеобщее восстание откладывается лет на тридцать, и нужно временно перейти к более мирным и легальным формам самоорганизации. Начинавшие вместе с ним ветераны "Черных Пантер", из тех, кто остался в живых, разошлись в разные стороны: одни выбрали радикальный ислам или баптизм, другие начали читать подпольный тогда рэп (группа "Паблик Энеми" посвящала Ньютону свои первые альбомы), самые последовательные основали полулегальный и контркультурный "маоистский интернационал", уже не делавший специфического акцента на исторической роли "черной общины".
Ещё несовершеннолетним подростком в "Черные Пантеры" вступил в 68-ом году Мумия Абу-Джамал. После разгрома офиса и запрета этой организации в Филадельфии, он стал радиожурналистом, а потом и главой Ассоциации чернокожих журналистов Филадельфии. Параллельно работал таксистом, что очень помогало ему в сборе живой информации. В 82-ом ему было предъявлено обвинение в убийстве полицейского во время уличной драки. На суде ему отказали в праве выступить в свою защиту, а когда он начал протестовать, его удалили из зала и Абу-Джамал отсутствовал на большинстве судебных заседаний. Был вынесен смертный приговор. С тех пор исполнение приговора несколько раз откладывали благодаря ходатайствам, апелляциям и беспрецедентным международным компаниям протеста, организованным лево-радикальными, негритянскими, правозащитными и экологистскими группами. В 99-ом году рок-группа "Rage Against the Machine" дала серию концертов в поддержку заключенного смертника и вовлекла в эту компанию множество других, антибуржуазно настроенных музыкантов. Все эти двадцать лет Мумия пишет в камере смертника ироничные репортажи о своем положении, публицистические книги, теоретические статьи.
Лондонский теоретик, трэш-писатель, ироничный критик всех буржуазных институций и арт-провокатор Стюарт Хоум интересен не только как активист, но и как систематизатор--летописец радикального движения последних десятилетий. Особенно важна его, не переведенная пока на русский, книга "Красный Лондон" о всех течениях нынешней британской левой. Оригинальное мировоззрение Хоума изложено им в отдельных книгах и слишком много потеряет во фрагментарном воспроизведении. Начав в конце 70-ых как политический панк-музыкант и издатель малотиражных андерграундных ревю, в 80-ых Хоум основывает "плагиатизм" т.е. движение авторов, склеивающих свои книги из отрывков чужих, естественно, без указания источника. Потом он становится незаменимым человеком в среде "неоистов", отрицавших не только "реакционно-рыночную" идею персонального авторства, но и специальную область "искусства" как таковую, видя в ней отражение повсеместного отчуждения, разделения людей и порочной специализации, необходимой глобальному рынку для дальнейшей эксплуатации человечества. В 90-ых, продолжая линию "детоваризации искусства и эстетизации всех форм уклонения от торгового строя" Хоум подхватывает знамя арт-забастовки (манифест "Плагиат, марксизм, товары и стратегия их отрицания"), провозглашенной, но так и не реализованной когда-то другим леваком Густавом Метцгером. По окончании забастовки, сделавшей его знаменитым далеко за пределами Британии, Хоум берется за провокативные романы о современных радикалах и подробное исследование их исторической генеалогии, удачно избегая как обличительного, так и слишком комплиментарного пафоса.
Харизматический герой американских леваков 60-ых – 70-ых Эбби Хоффман основал в 68-ом вместе с журналистом Джерри Рубиным "международную молодежную партию" -- йиппи, у истоков которой стоял так же писатель-битник Ален Гинзберг. "Спектакулярность" их акций скорее заслуга Рубина, знавшего всё о психологии и тайных пружинах тогдашних масс-медиа, а вот боевая экипировка, презирающий законность и доходящий до криминала активизм, героическое самовосприятие себя как "эмбриона будущего общества без армии, полиции и банкиров" исходят от Хоффмана, оставшегося на всю жизнь "врагом этого общества" и покончившего с собой в 89-ом в состоянии глубокой депрессии. Большую часть своей жизни Хоффман пытался с переменным успехом увлечь идеями и стилем своего сопротивления самые разные молодежные группировки, от раста-музыкантов и клубов любителей автостопа до негритянских активистов и хакеров -- киберпанков первого поколения.
Андре Горц (настоящее имя Герхард Хирш) – французский теоретик "неомарксистов" и "экосоциалистов". Изначально он отталкивался от идеологических сюжетов Сартра, учеником которого был много лет в середине века. Подробно занимался теорией отчуждения, распространившегося теперь не только на сферу производства, но и на все области жизни современного человека. Преодолеть отчуждение, по мнению Горца, люди смогут только "превратив себя в субъект отрицания и присвоения того, что сделали из них социальные условия". Входя в редакции "Тан модерн" и "Нувель Обсерватер", а потом и в отдельных своих книгах ("Критика экономического разума", "Реформа и революция", "Мораль истории", "Прощание с пролетариатом", "Об освободительных технологиях") Горц анализирует товарный фетишизм и формальную рациональность, на которых держится современное капиталистическое сознание. Итоговые выводы: производственные силы, развитые капитализмом, настолько пронизаны его рациональностью, что не смогут функционировать согласно иной, социалистической рациональности. Только путем разрушения классов и отказа от формообразующего закона стоимости может возникнуть качественно иная общественная система, выражающая всеобщий интерес. Это, "альтернативное" нынешнему, общество будет постепенно проступать на фоне современности как "цветное фото, проявляющееся на бледной бумаге". Многие оценивают многообразное антиглобалистское движение наших дней именно как реализацию этого пророчества Горца. Пока два этих, сосуществующих социальных вида, окончательно не выяснили между собой отношения, всем сторонникам альтернативности стоит требовать и добиваться сокращения рабочего времени, автоматизации труда, повсеместного антикопирайта, жестких экологических стандартов и предоставления каждому человеку гарантированного материального минимума вне зависимости от степени его труда. Именно эти "невозможные" (для капитализма) требования и станут импульсом новой революции во имя общества, в котором все это станет стартовой нормой, а не утопией.
Показательной и драматичной является судьба другого авторитета для многих радикальных экологов – Теодора Качинского, более известного по данной ему прессой кличке "Унабомбер". За три года освоив программу обычной школы и в двадцать лет закончив Гарвардский Университет, Качинский преподавал математику в Университете Беркли и подавал в этой области большие надежды, хотя круг его интересов был много шире. В 70-ых годах, неожиданно для окружающих, молодой ученый оставляет научное поприще, покупает себе полуразрушенный дом в Монтане, где живет без телевизора и канализации: охотится, рыбачит, разводит кроликов. В течении 18 лет, с 78-ого по 96-ой, неуловимый для ФБР Унабомбер ведет персональную войну с американской системой: рассылает оригинальные бомбы в сигарных коробках, воспламеняющиеся письма, взрывающиеся книги – тем, кого считает персонально ответственным за "индустриально-потребительское безумие". У него есть узнаваемый почерк: деревянные, "экологически чистые", детали в бомбах и подпись "Фридем Клуб" на их поверхности. В релизах, поясняющих для журналистов смысл своих взрывов, Унабомбер утверждает, что "Клуб" -- это конспиративная левацкая группа, дает детективам множество неявных улик, вплоть до оттиска своих записок на бумаге, но все они оказываются ложными. Даже детали для своих "посылок" изобретательный взрывник-одиночка собирает на свалке и тщательно обрабатывает, чтобы нельзя было определить, в каком штате и в каком году они были изготовлены. Считая, что "насилие это прежде всего пиар бедных и зависимых", Унабомбер, как правило, не ставил себе целью физически устранить своих жертв. Бомб было около полусотни, но погибли от них только трое: вице-президент крупной рекламной компании при нефтяном концерне, главный американский торговец лесом и владелец сети магазинов, торгующих компьютерами. Ещё около тридцати человек было тяжело искалечено. Среди них известные генетики, специалисты по искусственному интеллекту, владельцы авиакомпаний. Когда Унабомбера упрекают в том, что от его взрывов нередко страдали всего лишь офисные служащие и среднего звена менеджеры ненавистных ему учреждений, он отвечает, что они совершили свой добровольный выбор, когда получили эту работу и несут на себе часть ответственности, так же, как на войне её несут не только генералы, но и рядовые солдаты оккупационных армий. Спорный аргумент, но вся история Унабомбера это скорее драма интеллектуала, не захотевшего становиться кем-то в капиталистической пирамиде и ставшего "врагом общества". В начале 90-ых во всех Штатах был расклеен приблизительный фоторобот Унабомбера, но это ни дало никаких конкретных результатов. За его поимку назначили награду в миллион долларов. В 95-ом он присылает в редакции "Нью-Йорк Таймс" и "Вашингтон Пост" свой объемный манифест с требованием опубликовать его в обмен на "прекращение войны". Заостряя, он пересказывает многие идеи Андре Горца и Мюррея Букчина (ищи его в следующем выпуске "Икон"). Газеты идут на это, но так как публикация не приводит ни к каким общественным изменениям, Унабомбер продолжает слать бомбы. Миллион за его поимку получили в итоге родственники Качинского, установившие слежку за этим не общительным отшельником. В момент задержания ему было 55. Жизнь была сохранена Унабомберу в обмен на его признание за собой всех взрывов. В настоящий момент в тюрьме он занимается теоретической математикой, и, не раскаиваясь, продолжает отстаивать те же взгляды и защищать те же методы. В его монтанской хижине новые левые собираются открыть Музей Унабомбера, но местные власти настаивают, чтобы деньги от посещения этого музея-квартиры шли в фонд пострадавших от его взрывов.
Субкоманданте Маркос стал известным в строго конкретный день -- 1-ого января 94-ого года, когда на юге Мексики, в штате Чьяпас, началось неожиданное для властей восстание индейцев-сапатистов. Маркос всегда отказывался от навязываемой ему роли "лидера" этого партизанского движения, называя себя всего лишь "голосом", "медиатором" и "стыковочным блоком" между восставшими и остальным обществом. Его статьи, рассказы, открытые письма и стихи, сочетающие в себе партизанскую романтику с редкой для радикала самоиронией, моментально стали классикой для возникавшего тогда по всему свету "антиглобализма". Несколько лет партизанской войны, сменяемой переговорами и снова уходом в лакандонские леса, привели к тому, что существенная часть штата Чьяпас в настоящий момент не контролируется никакой "официальной" властью и живет по собственным, индейским правилам "прямой демократии", а субкоманданте Маркос продолжает свою священную войну против транснациональной олигархии и местных марионеточных властей, мешающих "индейцам жить по-индейски", стремящихся отнять у них традиционную среду обитания и вестернизировать их самобытную и не умещающуюся в рынок культуру.
Глобализация как система общепланетарного рынка с едиными для всех людей правилами эксплуатации, ритуалами подчинения и господства, культурными стандартами и ростовщической моралью, стала предметом фундаментального исследования итальянского социолога Тони Негри, отбывающего длинный срок в римской тюрьме Ребибья. В соавторстве с американским антиглобалистом Майклом Хардом, пользуясь тюремным Интернетом и библиотекой, он написал книгу "Империя", посвященную с одной стороны анализу нового глобального порядка, а с другой – анализу новых возможностей глобального сопротивления этому самому порядку. По версии обвинения, в конце 70-ых профессор Негри был "конспиративным руководителем и стратегом" знаменитых "красных бригад". Товарищи по подполью освободили его тогда от непосредственного участия в террористических актах "как особо ценного теоретика". По своей собственной версии Негри возглавлял движение "Рабочая автономия", занимавшееся захватными забастовками, протестными голодовками, перекрыванием транспортных магистралей и прочими формами народного сопротивления, не подпадавшими под определение "терроризма". От Радикальной Партии его избирают в итальянский парламент. Одновременно заводится уголовное дело. Депутатским голосованием с него снимают парламентскую неприкосновенность и профессор эмигрирует в 82-ом во Францию, где занимается преподавательской деятельностью. В 97-ом он добровольно возвращается и передает себя в руки властей. Теперь общественная активность политзаключенного Негри сводится к борьбе за права таких же итальянских политических эмигрантов. Дело в том, что во Франции получили убежище и до сих пор живут около двух сотен человек, подозреваемых в пособничестве "красным бригадам". Власти Италии настойчиво требуют их выдачи и суда. Власти Франции не считают их террористами, называя претензии итальянских властей "преследованием по политическому признаку". В самой Италии сейчас за решеткой находятся более сотни "краснобригадистов". В отношении степени и доказанности вины многих из них правозащитниками и прессой постоянно высказываются справедливые сомнения. "Империя" Негри и Харда, помимо других важных заслуг, рассеивает запущенный СМИ идиотский миф о том что "антиглобалисты" это сторонники изоляции, стремящиеся сохранить свои страны, народы, культуры в девственной неприкосновенности от более успешных стран-соседей. Дело обстоит с точностью до наоборот: антиглобализм во всех своих, как радикальных, так и умеренных, версиях, есть движение за повсеместное объединение народов и людей против транснациональной капиталистической власти. Борьба паразитарной элиты и широких, занятых в полезном труде, масс, переносится в эпоху глобализма с внутригосударственного на международный уровень. Таким образом глобализация создает новые негативные (капиталистические) условия для нового позитивного (социалистического) проекта.
Один из самых заметных голосов этой борьбы на Ближнем Востоке – израильский публицист, теоретик, литератор и переводчик Исраэль Шамир. В 60-ых, диссидентски настроенным интеллектуалом, он эмигрировал из СССР и был разочарован "реакционной" реальностью Израиля. В 80-ых работал пресс-аташе Социалистической партии в Кнессете, но скоро разочаровался и в легальных левых с их "беззубым реформизмом". В 90-ых Шамир стал другом палестинского национально-освободительного движения, товарищем арабских коммунистов, своим человеком в еврейской анархистской коммуне Лифта и, по мнению некоторых популярных израильских газет, "внутренним врагом государства номер один". Помимо чисто теоретических и актуально-политических текстов, Шамир – автор блестящего продолжения оруэлловского "Скотного Двора", где остроумно обрисована "перестройка" на ферме животных, приведшая их опять в капитализм т.е. на бойню.
Вы не встретите здесь уже вошедших в учебники истории персон, ориентированных на классический образец революционера, заданный еще Марксом, Прудоном, Лениным. "Современность" для новых левых начинается в 68-ом году. Возможно, вы не найдете здесь тех, о ком сказать необходимо. Напишите о них сами. Самое главное. Остальное читатель разыщет и обдумает без нас. Важно только назвать адрес.
Мост между классической и новой "левизной" это французский теоретик и исследователь Даниэль Герен -- "либертарный коммунист", как он сам себя определял. Начав как поэт и литературный критик, Герен еще в 30-ых годах часто путешествовал на ближний и дальний восток. Но, в отличие от многих других номадов, он нашел там не оригинальный метод освобождения сознания, а вопиющую картину колониального неравенства и вековых традиций бесчеловечности власти, рьяно поддерживаемых в своих меркантильных целях западными "цивилизаторами". Тогда же Герен становится золотым пером газеты "Революсьен Пролетарьен" и активистом "Синдиката корректоров" -- организации с давними традициями радикального неповиновения и самоорганизации трудящихся. Одно время синдикат, под влиянием Герена, угрожал даже начать без объявления акцию творческого саботажа со стороны корректоров, которая заключалась бы в том, что корректоры в последний момент и по собственному усмотрению вставляли бы революционные цитаты, призывы, инструкции и лозунги во все завтрашние газеты, журналы, рекламные ревю и новые книги. Не смотря на то, что этот смелый план так и не был тотально реализован, отдельные случаи подобных действий со стороны радикально настроенных корректоров, например, появление в колонках биржевых или международных новостей сообщений о завтрашних собраниях и митингах, не раз отслеживались и пресекались. В пятидесятых годах Герен увлекается глубоким анализом экономических моделей фашистских и просто авторитарных режимов, поддерживает активные отношения с палестинским и алжирским сопротивлением, постоянно настаивая на практической несовместимости социального романтизма, питающего национально-освободительные движения и социального авторитаризма лидеров этих движений, использующих народную энергию в узко политических целях. Не смотря на свои 64 года, Герен с восторгом принимает парижскую "студенческую революцию" 68-ого и волну аналогичных выступлений по всему миру.
Стиль и стандарт поведения 68-ого были непосредственно подготовлены "Ситуационистским Интернационалом" -- действовавшей с конца 50-ых группой художественных и политических интеллектуалов, провозгласивших своей целью "революционную ликвидацию капитализма эпохи спектакля". В реальности "СИ" стал творческой лабораторией, в которой, как на полигоне, отрабатывались терминология, пафос, образный ряд (пресловутая "карнавализация сопротивления") и манера будущих "гошистов", выведших студентов из-под контроля сначала в 66-ом в Страсбурге, а потом и в 68-ом в Париже и Нантере. Не менее важное значение ситуционистские провокации и тексты имели и для всей последующей контркультуры 70-ых. "Интернационал" был создан в 57-ом французским авангардным кинорежиссером и акционистом Ги Эрнестом Дебором и датским композитором и художником-сюрреалистом Асгером Йорном и воспринимался истеблишментом сначала как исключительно эстетическое направление, декларировавшее противодействие повсеместному порабощению смысла формой и сопротивление торжеству зрелищности над знаковостью. Однако у ситуационистов очень скоро обнаружились вполне конкретные политические амбиции, а изначальная "художественность" оказалась во многом просчитанным стратегическим ходом, чтобы добиться первоначального медиа-эффекта вокруг своей групповой деятельности. Небольшие, но активно действующие группы "СИ" скоро возникли по всей Европе и даже в Северной Африке. В ситуационистских "тестирующих провокациях" участвовали самые эксцентричные персонажи, вроде художника и архитектурного утописта Ивана Щеглова из русской эмигрантской семьи. С 61-ого года в "СИ" самый может быть успешный из ситуационистских теоретиков Рауль Ванейгем. Его книга "Революция повседневности" (второе название: "Трактат об умении жить для молодых поколений") стала Библией и полезным учебником для очень разных людей. Уже в 80-ых родоначальник панк-культуры Малькольм Макларен, входивший когда-то в английскую ветвь ситуационизма, признавался, что без идей и рецептов Ванейгема не было бы ни "Секс Пистолз", ни "Грэт рок-н-ролл свиндл", ни всей остальной успешной индустрии, построенный вокруг "музыкантов, не умеющих и не хотящих играть и петь". В 60-ых Ванейгем -- ведущий автор журнала "Ситуационистский Интернационал" и теоретик "всеобщей международной карнавальной и вооруженной забастовки за полный отказ от принудительного труда". Впоследствии он – историк сюрреализма под псевдонимом Жюль-Франсуа Дюпуа, человек заслуживший славу "неуловимого провокатора, играющего с политкорректными правилами, вместо того, чтобы играть по этим правилам". Сегодн он -- крестный отец современного поколения ситуационистски настроенных лондонских интеллектуалов, скрывающихся под множеством популярных псевдонимов, вроде Росса Бирелла, Монти Кэнтсина и Лютера Блиссета, отказавшихся, впрочем, от прежней, излишне левацкой риторики своего учителя. Что же качается судьбы Ги Эрнеста Дебора, автора "Общества спектакля" -- второй книги ситуационистского канона, то она сложилась не столь успешно. Сняв несколько агрессивных бессюжетных фильмов и разочаровавшись в возможностях изменений через студенческие выступления и накопление критического ресурса в резервации альтерантивной мейнстриму культуры, он надолго нашел утешение в полузабытом тогда абсенте и других сильных напитках. Экспериментировал с "психогеографией", сравнивая революционные возможности разных ландшафтов и городских районов. Обвинялся в причастности к убийству собственного издателя Жерара Любавичи. Написал в 88-ом комментарии к своему главному труду, гораздо более актуальные и конкретные, чем основной текст, и, наконец, в 94-ом выстрелил себе в сердце. По завещанию прах бунтаря развеян над парижским островом Сите.
Ситуационистскую линию в наше время продолжает не только упомянутое выше лондонское сообщество, но и отдельные персоны, соединяющий пафос восстания как признака жизни с категориями откровения и персонального экстаза "по ту сторону означаемого и означающего".Одним из таких "профессиональных переводчиков" с языка леваков на язык традиционалистов является американец Питер Лемборн Уилсон, более известный под своим вторым "суфийским" именем -- Хаким Бей. Созданная им "Ассоциация Онтологического Анархизма" осталась литературным фантомом, но идеи подвижных и временных автономных зон, иммедиатизма и возрождения проектов Шарля Фурье, причем со всеми изначальными мистическими и поэтическими элементами, к которым французский утопист был столь склонен, находят сегодня массовую поддержку в таких, скорее социальных, движениях, как "Вернем себе улицы" или таких, скорее артистических, объединениях, как "Какофоническое сообщество" или "Саботаж Коммюникейшн".
Нельзя проигнорировать, конечно, феминистскую составляющую сознания новых левых. Вспомним, что у истоков политического женского движения стояли анархистка Эмма Голдман, марксистска Мэри Инмэн и Александра Коллонтай со своей версией большевизма. Одна из классических книг новых левых – "Самая долгая революция" Джулиет Митчел, введший понятие "капиталистического патриархата". Знаменитая дискуссия в журнале "Нью Лефт Ревю" о том, нужно ли требовать от государства оплаты за домашний женский труд, стала этапной для развития современной антибуржуазной мысли. И все-таки самой драматичной и острой судьбой в феминизме стала легенда 70-ых Валери Соланс. В университете Миннесоты она изучала биологию и психологию, много общалась с феминистками и неомарксистами и вынашивала планы создания нелегальной антиправительственной группы. Разочаровавшись в возможностях университетских и "редакционных" левых, особенно – мужчин, начала пропаганду среди проституток. Проституция и сексуальная эксплуатация одного пола другим стали для неё ключом к объяснению любых форм наемного труда и глубокой метафорой всякой тайной и явной власти. Соланс пробует писать об этом сценарии, но для всех существующих студий они слишком экстремальны и авангардны. Единственный, кто обещает ей помочь с воплощением её замыслов – основатель поп-арта Энди Уорхолл. Она снимается в нескольких его фильмах и создает "Общество Полного Уничтожения Мужчин", раздавая свой манифест на улицах и студенческих демонстрациях. В мае 68-ого, как и многие, решив, что по всему миру началась некая единая и необратимая революция, Соланс обращается к Полу Красснеру, издателю нелегальной левацкой газеты "Реалист", предложив себя в качестве исполнителя покушений, имеющих символическую важность. Цели, впрочем, она выбирает сама. Сначала планировалась ликвидация её издателя Мориса Жиродиа, но потом Соланс с двумя пистолетами является на "Фабрику" Энди Уорхолла и открывает там стрельбу, тяжело ранив Уорхолла и арт-куратора Марио Амайя. Погуляв после этого по городу, она сдает себя и свои пистолеты властям. "Читайте мой манифест, там все написано" -- отвечает она на все вопросы прессы о мотивах своей "акции". Впрочем, позже она объясняла, что разочаровалась в Уорхолле и многих других, отказавшихся стать промоуторами и спонсорами её революционных идей. В суде её интересы представляли радикальная феминистка Флоринс Кеннеди и глава "Национальной Организации Женщин" Ти-Грейс Эткинсон. Все ждали превращения процесса в большое политизированное шоу, но он был отложен из-за "временной неадекватности" подсудимой. После психиатрической клиники и тюрьмы, Соланс много раз задерживалась за свои попытки шантажа различных известных лиц. Вплоть до своей смерти в 88-ом, она не оставляла попыток организации "подполья мстительниц". "Я считаю свои пули нравственными" -- говорила Валери уже в 80-ых – "безнравственными я считаю те пули, что угодили в стену. Нужно было заранее тренироваться". Наиболее последовательными почитательницами и последовательницами Соланс сейчас является феминистская левацкая группа "Lesbian Avengers".
Совсем другое дело – профессиональный аналитик, политолог и лингвист Ноам Хомский со своей кафедрой в массачусетском технологическом институте. Еще в школе он увлекся революционными идеями на примере гражданской войны в Испании и до сих пор не разочаровался в них, не смотря на преклонный возраст и немалый опыт. Конечно, он уже не верит в антикварную романтику чернознаменных отрядов Дурутти, но продолжает последовательно отстаивать в своих лекциях и книгах антиавторитарную альтернативу как "глобальному капитализму", так и "авторитарному социализму", считая последний тупиком и ложным выходом из вечного противоречия между рыночной экономикой, углубляющей зависимость и неравенство, и демократическими принципами. Реализация этих принципов по Хомскому возможна только там, где формальное государство уступает неформальной самоорганизации, а вместо финансовых, включается совершенно иные, не коммерческие, стимулы активности людей. Ни возраст, ни строго научный подход к социальным проблемам, ни отсутствие "героической биографии" не помешали профессору стать одним из вдохновителей и теоретиков молодежного антиглобализма или "поколения Сиэтла", как часто называет пресса этих людей после беспрецедентных сиэтлских беспорядков 99-ого года, направленных против Всемирной Торговой Организации. На фоне других создателей антиглобалистских теорий и настроений (Наоми Кляйн, Уолден Белло, Тарик Али, Сьюзен Джордж, Кристоф Агютон) выступления, статьи и предложения Хомского часто смотрятся как самые крайние. Некоммерческие панк-группы, вроде американского "Антифлага", вставляют фрагменты интервью с ним в свои альбомы, а независимые кинодокументалисты снимают разоблачительные фильмы о характере глобализации в третьих странах с его комментариями.
Под стать Хомскому и другой ветеран и теоретик американских новых левых -- "социальный эколог" Мюррей Букчин. Первым, вызвавшим общественный резонанс, исследованием этого ученого была статья "Проблема химии в продуктах" в 52-ом году. Последовательно соединяя некоторые классические принципы либертарного коммунизма, (например, необходимость перехода от конкуренции к симбиозу, о которой так много писал Кропоткин) с новейшими данными о состоянии окружающей среды и динамике мирового потребления, Букчин написал принесшую ему настоящую известность книгу "Реконструкция общества". В ней ученый предлагал конкретные сценарии перехода от пирамидальных иерархических отчуждающих структур управления к подвижным сетевым формам повсеместной "муниципализации" власти и замены буржуазного государства моделью "коммуны коммун". Созданный им институт является сейчас одним из важнейших интеллектуальных центров, поддерживающих либертарные и революционные начинания по всему миру. В конце 80-ых Букчин выступает с критикой вошедшей в моду "глубинной экологии" т.е. мировоззрения, делающего ответственными за экологический кризис всех без исключения людей и "неуемные потребительские аппетиты нашего биологического вида". Букчин последовательно доказывает, что такая "глубинная" точка зрения уводит нас от корня проблемы. Среда обитания уничтожается не "вообще человеком", а прежде всего транснациональными корпорациями, и не вообще человечеством, а прежде всего странами -- геоэкономическими гигантами т.е. лидерами мировой экономики, точно так же, как постоянно растущее потребление не есть антропологическая черта нашего вида, а активно навязываемая через медиа и популярную культуру массовая истерия, необходимая мировой капиталистической элите для бесконечного и самоубийственного роста нынешней иррациональной и античеловеческой цивилизационной модели. "Глубинной" экологии Букчин противопоставлял "экологию социальную" т.е. настаивающую на неразрывной связи между решением экологических проблем и радикальным изменением базовых принципов самого общества в экономике, политике и культуре. Не смотря на принципиальную "внепарламентность" Букчина и его регулярный отказ идти на компромиссное сотрудничество с государственной властью, многие его идеи прочно входят в лексикон "радикалов в рамках системы", так, например, Букчина называет "важнейшим авторитетом" и часто цитирует "альтернативный" т.е. третий, кандидат на последних американских выборах президента, эксцентричный левак и любимец университетских радикалов, Ральф Найдер, пытающийся реализовать программу "антиглобалистского минимума" в рамках нынешней политической системы. |
