БАШКИРСКИЕ АНТИЗЮГАНОВЦЫ

ЧТО ТАКОЕ РУССКИЙ КОММУНИЗМ

И ПОЧЕМУ ОН ДОЛЖЕН СТАТЬ РУССКО-ЕВРАЗИЙСКИМ?

1. Предисловие

Во время дискуссии в КПРФ перед Х съездом и непосредственно после него автору этих строк довелось видеть и слышать выступления башкирских «семигинцев», которые одно время были здесь очень активны. Суть их вряд ли нужно пересказывать читателям патриотической прессы, которые знакомы с аргументацией «кротов» и по публикациям в их газетах, и по столкновению с ними в жизни. Но в данном случае имелось одно отличие. Местные, башкирские тихоновцы в «козырную карту» превратили «русский вопрос», по которому вышло несколько теоретических статей Г.А. Зюганова, а затем было принято Х съездом специальное постановление. «Оппозиционеры» откровенно обвиняли Зюганова в забвении интернационализма, в протаскивании националистических идей, прямо ставили вопрос: а как же быть коммунистам, являющимся татарами, башкирами, чувашами и т.д. Думаю, что ситуация в отделениях КПРФ в других национальных регионах России мало отличалась от башкирской. А если мы примем во внимание, что КПРФ есть левопатриотическая партия, выступающая за новое объединение всех советских народов в единую государственность, то вопрос приобретает еще более острый характер. Как совместить русский коммунизм с узбекской, таджикской, азербайджанской, литовской, эстонской и другими культурами? Как понимать эскапады некоторых публицистов из стана левых патриотов, смысл которых сводится к тому, что «Россия – русская держава» и «пусть азербайджанцы и грузины едут в свои республики», с идеей нового объединения постсоветского пространства?

Из всего этого мы вынуждены сделать два печальных вывода. Во-первых, многие противники, да и сторонники русского коммунизма не имеют ясных и четких концептуальных представлений о его основных идеях и воспринимают его на уровне митинговых лозунгов, коль скоро они, например, видят некое несуществующее противоречие между интернационализмом и русским коммунизмом. Отсюда и многочисленные упреки в адрес КПРФ, суть которых в том, что КПРФ-де «отказалась от марксизма» и выдвигает русский вопрос из тактически-политических соображений. В данной статье предпринята попытка рассмотреть русский коммунизм как систему и показать, что коммунизм и национальная идея, особенно, если речь идет о такой уникальной цивилизации как Россия, вовсе не есть две вещи несовместные.

Но это — не единственная цель предлагаемой работы. Вместе с тем объяснимое и закономерное в современных условиях акцентирование внимания на «русском вопросе», заслоняет другой аспект проблемы – вопрос евразийский, касающийся не только русского народа, но и всех народов «российского пространства». Забвение этого аспекта и его теоретическая непроработанность в русском коммунизме, как видим, играет на руку врагам лево-патриотической идеи, и внутренним (вроде «семигинцев») и внешним (всевозможным антикоммунистам и антисоветчикам). Здесь уже автор этой статьи выступает не только как попутчик и единомышленник «русских коммунистов», но и как евразиец, сторонник идеологии, согласно которой русские вместе со всеми другими народами постсоветского пространства составляют единую цивилизацию, отличную как от европейской, так и от азиатской. Обогащение русского коммунизма евразийскими идеями – вот, на наш взгляд, то единственно возможное разрешение конфликтогенности русского вопроса для патриотически-коммунистического движения в многонациональной стране.

2. История русского коммунизма

Русский коммунизм – своеобразный синтез идей социализма и русского национального духа — существует уже около века, но только сегодня, благодаря усилиям теоретиков и идеологов КПРФ и левопатриотической оппозиции[1], он обрел черты более или менее стройной концепции. Можно выделить несколько основных черт этой концепции.

Первая состоит в утверждении, что существует особый, неевропейский русский путь к коммунистической ассоциации будущего.

Коммунизм – бесклассовое общество, где будет отсутствовать эксплуатация человека человеком, с этой точки зрения остается конечным пунктом развития всех народов, всей человеческой цивилизации. Но каждый народ идет к нему своим путем. «Оценивая общие закономерности развития человечества на пороге третьего тысячелетия, КПРФ исходит из того, что каждый народ и каждая страна будут реализовывать их с учетом своих особенностей и своего исторического опыта» — сказано в программе КПРФ. Западные народы идут к нему через рост своего материального базиса, медленно, но верно подготавливающий соответствующий политический переворот и поэтому они вынуждены испить до конца чашу капиталистического развития. Капитализм на Западе особенно прочен и долговечен (и одна из причин этого – исторически сложившаяся ментальность западных народов, органичность для них меркантильно-буржуазных ценностей). Отличие же русского пути от пути других цивилизаций, и, прежде всего, стран Запада обусловлено комплементарностью коммунистическому идеалу основных интенций национальной культуры русского народа. «Можно смело утверждать, что в своей сущности "русская идея" есть идея глубоко социалистическая» — говорится в той же программе Компартии РФ. Речь идет о таких присущих русскому народу ценностях, как всечеловечность, обостренная «этичность», чувствование несправедливости и стремление с ней бороться, соборность и других, которые подробно описаны русской философской, в том числе и идеалистической традицией (Н. Бердяев, И. Ильин, Г. Федотов и т.д.) и которые ярко проявлялись на всех этапах исторической эволюции русского народа – от православно-монархического до социалистического, советского и во всех сферах русской культуры – от религии (русское Православие) до искусства (классическая русская литература).

Итак, согласно доктрине русского коммунизма, русскому народу путь к коммунизму облегчен потому, что русские – по природе своей стихийные коммунисты, идеал социальной справедливости вписан в их национальную сущность и точно также национальная сущность русских протестует против меркантильно-буржуазного мировоззрения. Поэтому капитализм в России всегда – в начале ХХ века, и в наши дни – слаб, уродлив, нежизнеспособен. Россия была и всегда останется «слабым звеном» в мировой капиталистической системе, лучшие свои качества и наибольшую эффективность социальной деятельности русский народ демонстрирует лишь на пути общинных форм социальности – от крестьянского «мира» до советского социализма. И этим вызван тот факт, что Россия раньше всех народов мира начала движение к коммунизму через государственный социализм.

Еще одна черта русского коммунизма, вытекающая из первой, его особенности – тактический союз русского коммунизма с «правыми» консерваторами, патриотами России. Программа КПРФ провозглашает необходимость «уважения к православию и другим традиционным религиям народов России; сотрудничества с различными культурными, политическими, общественными, конфессиональными движениями, партиями и организациями, отражающими многонациональную специфику России и озабоченными ростом благосостояния ее народов, могущества и влияния в мире». Это тоже объяснимо. Ведь и правые, религиозные патриоты России также высоко ценят специфику русского национального типа и призывают охранять и культивировать такие его элементы, как та же соборность, этичность, чувство справедливости. Разумеется, русские коммунисты и русские консерваторы по-разному смотрят на историю человечества и на миссию в ней России и русского народа. Так, если для коммуниста «конец истории» — бесклассовая глобальная цивилизация, то для консерватора история завершается Страшным судом, для коммуниста особенности русского национального характера предопределяют прорыв России к коммунизму, для консерватора предназначение России – нести миру свет Православия и высшие нравственные ценности. Однако налицо и общие задачи, прежде всего – противостояние устремлениям глобального капитализма разрушить русский национальный тип, призывы к построению нашей цивилизации на основе мировоззренческих принципов русской национальной ментальности.

И, наконец, русский коммунизм – естественный союзник всех антизападных, антиимпериалистических движений в странах Третьего мира, поскольку у них также общий враг – западный, в наши дни прежде всего северо-американский империализм.

Критики доктрины русского коммунизма обычно упрекают ее современных теоретиков – Г.А. Зюганова и других в отступлении от марксизма и в дрейфе в сторону идеологии национализма. В частности, по их мысли, марксизм настаивает на детерминанте экономического базиса, так что основной тезис русского коммунизма – об особом пути к коммунизму русского народа предстает в глазах его оппонентов как отказ от исторического материализма. Вытекающие же из него тезисы о специфике русского культурного типа и необходимости спасти его как основу социалистического ренессанса рассматриваются «антизюгановскими коммунистами» как измена пролетарскому интернационализму, провозглашающему равенство всех наций и народов. Наконец, призывы русских коммунистов к сотрудничеству с некоммунистическими русскими патриотами и к признанию положительной роли Православия в русской культуре вообще порождают почву для широкого спектра обвинений — в «мелкобуржуазности», в «мракобесии» и т.д.

Однако нельзя не заметить, что эти обвинения весьма легковесны. Критики русского коммунизма просто не желают увидеть внутренней логики этой концепции и поэтому отдельные ее частные выводы принимают за «подрыв принципиальных основ». Не надо даже быть русским коммунистом (каковым автор этих строк, кстати, и не является), а достаточно обычной логики, чтобы снять эти обвинения.

Прежде всего, создатели исторического материализма К. Маркс и Ф. Энгельс усиленно подчеркивали, особенно, в поздний период своей деятельности, что нельзя сводить марксизм к примитивному экономическому детерминизму. На самом деле экономика определяет надстроечные процессы лишь в конечном счете, а в реальности имеет место диалектика базиса и надстройки, их взаимовлияние[2]. Иначе нельзя было бы объяснить, например: почему философия Канта и Гегеля, наиболее глубоко развившая идеи Просвещения, то есть идеи сугубо модернистские, буржуазные, появились не в передовой капиталистической Англии, а в полуфеодальной Германии? Очевидно здесь сыграли свою роль особенности «духовной надстройки» немецкого общества… Точно также социалистическую революцию в России с ее слабым капитализмом, несравнимым с передовым капитализмом Англии и США, невозможно объяснить с позиций экономического детерминизма…

Далее, пролетарский интернационализм провозглашает именно равенство прав трудящихся всех наций и народов и ничего более. С этим положением вполне логически согласуется положение о том, что различные народы могут иметь различные культурные особенности – в быту, в мировоззрении и т.д. Утверждать обратное – все равно, что говорить, что тезис о политическом равенстве всех людей означает, что все люди имеют одинаковый цвет волос, одинаковый пол, одинаковые способности и т.д.

Наконец, признание определенной положительной роли религии также вовсе не влечет за собой перехода на «иную сторону» для русских коммунистов. Ведь речь идет не об отказе от атеизма, а лишь о признании религии как части национальной культуры (а собственно, иначе атеист и не может воспринимать религию) и о стремлении вступить в диалог с верующими соотечественниками и найти точки соприкосновения, которые, безусловно, имеются и у атеистического, и у верующего патриота России.

Осталось лишь добавить, что русский коммунизм есть не конъюнктурная выдумка Зюганова сотоварищи, как это пытаются представить как буржуазные СМИ, так и издания маргинальных «неокоммунистических организаций». Современный русский коммунизм опирается на идеи красного патриотизма, возникшие в РСФСР с первых лет гражданской войны, когда совпали защита социализма Ии защита России от внешнего агрессора, на концептуальные разработки Ленина и Сталина. Ведь еще Ленин в 1922 году, анализируя опыт Октябрьской революции, и отвечая на нападки меньшевиков, провозгласил наличие особого неевропейского пути к социализму. «.. им (меньшевикам-европоцентристам – Р.В.) совершенно чужда всякая мысль о том … что Россия, стоящая на границе стран цивилизованных и .. стран внеевропейских .. потому могла и должна была явить некоторые своеобразия … отличающие ее революцию от всех предыдущих западноевропейских стран и вносящие некоторые частичные новшества при переходе к странам восточным» — писал Ленин. Отличие русского пути от западного состоит, по Ленину, в том, что на Западе сами капиталисты создали индустриальную базу, которая станет основой для будущей социалистической революции, тогда как на Востоке такая база может быть создана лишь пришедшими к власти трудящимися – пролетариями и беднейшим крестьянством. То есть на Западе социализм будет, так сказать, «базисным», на Востоке — «надстроечным». «Если для создания социализма нужен определенный уровень культуры (здесь имеется в виду под «культурой» прежде всего материальный базис социализма, т.е. индустрия, а также всеобщая образованность и развитие науки – Р.В.)… то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя двинуться догонять другие (т.е. западноевропейские – Р.В.) народы» — заявляет Ленин.

Все это вполне согласуется и с ленинской теорией империализма. Сосредоточив в своих руках большую часть мировых ресурсов, поработив слаборазвитые страны, западный капитализм не дает и никогда не даст индустриально развиться всем остальным регионам мира. Западной буржуазии не нужен «второй Запад», поэтому она подавляет даже ростки самостоятельного капиталистического прогресса в своих «сырьевых придатках». Индустриализация, модернизация, культурная революция – все эти необходимые для социализма мероприятия, которые на Западе осуществила буржуазия, в незападных странах смогут осуществить лишь трудящиеся, сбросившие колониалистское западное иго, ибо неевропейская буржуазия слаба, несамостоятельна, зависима от западного империализма.

Ленин же первым пошел на союз с русскими патриотами, признавшими революцию как спасение России от губительного западного влияния (прежде всего, имеются в виду «сменовеховцы»). Наконец, Сталин высказал тезис об особой роли русского народа в советской семье народов, возвратил в идеологический пантеон славные имена русской истории – от Невского до Кутузова и пошел на диалог с Православной церковью. Именно эту линию, идущую от Ленина и Сталина, только еще больше фундированную теоретически в тех аспектах, которые в ленинизме и, особенно, в сталинизме возникали в ходе практической работы, и развивают Зюганов и его соратники.

Итак, русский коммунизм как самобытный итог более чем столетнего развития марксизма в России сложился.

Однако это не значит, что в его программе нет уже «мест», которые нуждаются в продумывании, дальнейшем раскрытии, углублении и т.д. И одно из таких мест – евразийский вопрос, то есть вопрос об отношениях русского народа с другими народами, которые входили в состав Российской Империи, затем СССР.

3. Евразийский вопрос и русский коммунизм

Ленин в своих дореволюционных произведениях этом вопросе занимал позицию классического западника, что, собственно, естественно для мыслителя начала ХХ века, когда европоцентризм был почти что повсеместным и воспринимался как нечто самоочевидное. В статье «О национальной гордости великороссов» он, например, пишет: «нам, представителям великодержавной нации крайнего Востока Европы и доброй доли Азии неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса; — особенно в такой стране, которую справедливо называют «тюрьмой народов»[3]. Итак, Ленин мыслил в рамках парадигмы «Восток-Запад», причем русские для него – европейский народ, хотя и живущий на восточной окраине западного мира, татары, башкиры, узбеки, таджики и другие восточные народы, входящие в российскую «зону влияния» — органическая часть Азии. В этой парадигме даже невозможно поставить проблему российской, евразийской цивилизации как целостного и оригинального образования. Великая Россия, согласно этой точке зрения, напротив – образование противоестественное, «этнический кентавр», состоящий из разнородных элементов. «Европейские» и «восточные» народы России, по мысли Ленина, удерживаются в ее составе только лишь силой штыков и жесточайшего гнета, которому должны положить конец российские социал-демократы и в этом смысле нет никакой разницы между колониальной Российской Империей и, скажем, колониальной Британской Империей..

Правда, в конце жизни Ленин несколько смягчает свою позицию по «российскому вопросу», что естественно согласуется с его принципиальной критикой европоцентризма меньшевиков. СССР – геополитический преемник Российской Империи для него теперь – братство народов, стремящихся к одной цели – победе мирового коммунизма. Однако и здесь речь не идет пока о некоем культурном единстве народов российской цивилизации. Намек на это присутствует, конечно, в уже рассматривавшейся статье Ленина «О нашей революции», где Ленин говорит о России как о переходном звене от Запада к Востоку, но это не более чем намек, который ни вождем Революции, ни ближайшими его последователями так и не был развит.

В сталинизме тезис о братстве социалистических советских народов получает дальнейшее раскрытие и обогащается тезисом о ведущей, организующей роли русского народа. Вместе с тем постоянное повторение советской пропагандой формулы «Россия — тюрьма народов» также не позволяло с должной ясностью поставить проблему российской цивилизации.

В современном русском коммунизме, наконец, зазвучало положение о исторической общности русского народа и братских ему народов СССР. Так в решении Х съезда по русскому вопросу говорится не только о спасение русского народа от империалистической культурной и политико-экономической экспансии, но и о спасении всего «Государства Российского, всех народов, которые органично встроены в нашу государственность». В то же время трудно не признать, что это пока что пускай замечательная, но, увы, только декларация. Серьезного анализа феномена российской цивилизации, типа взаимоотношения составляющих ее народов, отличия нашей многонародной цивилизации от колониальных империй Запада, теоретики современного русского коммунизма еще не произвели. Понятное дело, трудно пересматривать положения гениального основоположника русского коммунизма о «России как тюрьме народов», но все же это сущностно необходимо – не только потому, что они отражают установки устаревшей, евроцентристской теории цивилизаций, но и потому что на этих установках строят и будут строить свои инсинуации враги русского коммунизма. Не случаен ведь тот факт, о котором мы писали в начале — что во время недавней тихоновско-семигинской диверсии против КПРФ сторону раскольников приняли многие представители КПРФ именно в национальных регионах России. Не случайно ими настойчиво велись разговоры о том, что Россия была «тюрьмой народов», а Зюганов стремится обелить русскую историю и т.д. и т.п. Разъяснения же столичных руководителей КПРФ, что в России 80% русских только подливали масла в огонь. Тем более, что подобный «процентно-арифметический подход», и сам по себе сомнительный в силу своей механистичности, действительно, попахивал признанием беловежского позора и возникал закономерный вопрос: собираются ли русские коммунисты восстанавливать многонациональную Советскую Державу или они намерены строить русское социалистическое государство с как можно меньшими вкраплениями «нацменьшинств»?

Для того, чтобы достойно ответить на все эти обвинения, сторонникам русского коммунизма следует основательно продумать евразийский аспект русского коммунизма. Речь идет о вопросах следующего порядка: что такое российская цивилизация? Есть ли она противоестественное соединение Востока и Запада и тогда распад СССР вполне закономерен? Или она есть самобытное, не восточное и не западное цивилизационно-культурное образование и тогда распад СССР – величайшая трагедия не только для русского, но и для всех остальных наших народов – украинского, татарского, казахского, узбекского и т.д.? Отделаться от этих принципиальных вопросов простой декларацией братской общности наших народов невозможно. Тут требуется серьезная научная аргументация.

Г.А. Зюганов писал о том, что современные русские коммунисты многое почерпнули из сокровищницы русской консервативной мысли, из глубочайших исследований русского духа философами И. Ильиным, Г. Федотовым и другими. Однако в той же русской консервативной мысли было целое направление, которая как раз осуществило доказательство тезиса о том, что все наши народы, и славянские, и туранские, во главе с великим русским народом составляют единую органичную культуру – евразийскую. По названию этой культуры данные философы стали именовать себя евразийцами. К ним принадлежали такие выдающиеся представители русской науки как всемирно известный филолог-лингвист, создатель русской школы структурализма и в то же время оригинальный культуролог и историософ Н.С. Трубецкой, видный русский экономист и географ, непосредственный ученик П.Б. Струве П.Н. Савицкий, крупный историк Православной Церкви и богослов Г.В. Флоренский, замечательный русский историк, пользующийся до сих пор огромным авторитетом в США Г.В. Вернадский (сын академика В. Вернадского), создатель одной из последних систем всеединства, выдающийся философ Серебряного века Л.П. Карсавин и многие другие. Н.А. Бердяев назвал евразийство самым крупным явлением религиозно-философской пореволюционной мысли. Митрополит Антоний (Храповицкий) сравнивал их с основателями славянофильства Хомяковым, Киреевским и братьями Аксаковыми. Их концепция до сих пор привлекает внимание исследователей своей неординарностью и глубиной.

Прислушаемся же к аргументации евразийцев.

4. Евразийская цивилизация

Согласно учению евразийцев существуют, как минимум, три аргумента, научно доказывающих органическое единство народов Российской Империи и СССР, вхождение их в одну цивилизацию. Назовем их соответственно, геополитический, культурологический и исторический аргументы.

Геополитический аргумент. Евразийская теория исходит из того принципиального тезиса, что формы той или иной культуры зависят от географических условий, в которых она развивается. Это не значит, что евразийцы – сторонники географического детерминизма, отнюдь, будучи продолжателями православной философии всеединства, они признают верховенство духа над материей, но при этом не отрывают материи от идеи. Итак, каждая культура имеет свой географический ареал, свои естественные, установленные не текучими историческими обстоятельствами, а самой природой границы, короче говоря, свое «месторазвитие». В континентальном массиве Евразия евразийцы выделяли три месторазвития: Запад (Западная Европа и зарубежная Восточная Европа), Азия (Китай, Япония, Корея, Ближний Восток) и, наконец, Россия-Евразия. Евразийцы вслед за представителями русской географической школы 19 века (например, профессором Ламанским) отказывались считать водоразделом евразийского континента Уральские горы. Они отмечали, что и до, и после Уральских гор наблюдается один и тот же ландшафт, одни и те же почвы, одна и та же флора и фауна. А вот по границе между зарубежной Восточной Европой и Россией или Россией и зарубежной Азией проходят климатические и географические линии демаркации, скажем: «на западе .. богатейшее развитие побережий, истончение континента в полуострова, острова, на востоке – сплошной материковый массив…на западе – сложнейшее сочетание гор, холмов, низин, на востоке – огромная равнина, только на окраинах окаймленная горами… на западе – приморский климат, с относительно небольшим различием между зимой и летом, на востоке это различие выражено резко»[4]. Отсюда евразийцы делают справедливый вывод: «названные три равнины (Восточно-Европейская или, по названию евразийцев, «Беломоро-Кавказская», Западно-Сибирская и Туркестанская – Р.В.), вместе с возвышенностями, отделяющими их друг от друга (Уральские горы и так называемый «Арало-Иртышский» водораздел) и окаймляющими их с востока, юго-востока и юга (горы русского Дальнего Востока, Восточной Сибири, Средней Азии, Персии, Кавказа, Малой Азии) представляют собой особый мир, единый в себе и географически отличный как от стран, лежащих к Западу, так и от стран, лежащих к юго-востоку и югу от него. И если к первым приурочите имя «Европы», а ко вторым – имя «Азии», то названому только что миру, как срединному и посредующему будет приличествовать имя «Евразии»[5]. Замечательно, что месторазвитие Евразия (для того, чтобы не путать с материком Евразия, его иногда называют Россия-Евразия) совпадает по своим территориям приблизительно с территориями Российской Империи и СССР.

Главной особенностью России-Евразии является ее так называемое «флагоподобное строение». Как горизонтальные полосы на флаге, здесь чередуются зоны тундры, леса, степи и пустыни по всей ширине Евразии, до Уральских гор, и после них. Основоположник евразийства П.Н. Савицкий справедливо замечал по этому поводу, что сама «природа Евразии минимально благоприятна для разного рода «сепаратизмов»[6]. Народы, населяющие разные зоны Евразии (а это народы славянские – русские, украинцы и белорусы и «туранские» — тюрки, финно-угры, народы Севера и т.д. ) уже в силу самих географических условий вынуждены взаимодействовать друг с другом: «на севере Евразии имеются сотни тысячи кв. км. лесов, среди которых нет ни одного гектара пашни Как прожить обитателям этих пространств без соприкосновения с более южными областями? На юге на не меньших просторах расстилаются степи, пригодные для скотоводства, а отчасти и для земледелия. Как прожить населению этих областей без хозяйственного взаимодействия с севером»[7]. Неудивительно, что на протяжении всей истории Евразии народы, ее населявшие и населяющие, при всех противоречиях между ними, рано или поздно объединялись в одно, единое государство или, как принято сейчас говорить, соединялись в единое политическое пространство (под началом какого-либо одного из народов). Примеры таких государств, рождавшихся в лоне нашего месторазвития периодически, после очередного периода распада предыдущей державы – империя скифов, империя гуннов, Золотая Орда, Московское царство, Российская Империя, СССР. Да и сейчас, в новый период распада евразийского пространства, всего через десять лет после всплеска националистических настроений на постсоветском пространстве, мы наблюдаем явное, пусть пока что хозяйственное тяготение друг к другу России, Белоруссии, Украины, Казахстана, Киргизии и т.д. Очевидно, рано или поздно вслед за экономикой придет политика, хозяйственный союз перерастет в новую сверхдержаву – правопреемницу СССР, если только наши геополитические оппоненты не погасят эти интеграционные импульсы разными способами – от разжигания вражды между нашими народами до военного вторжения в «ядро Евразии» — нынешнюю Россию.

Итак, народы Российской империи и СССР объединяло, объединяет и будет объединять общее географическое пространство, «месторазвитие», отличное как от Запада, так и от Востока нашего континента. Все эти народы составляют одну цивилизацию в геополитическом смысле, хотя, конечно, это не снимает различий между ними – исторических, антропологических, религиозных и т.д. Однако подобные различия есть внутри любой цивилизации: так, Запад разделен на романцев и германцев, отношения между ними столь сложны, что история знает даже войны между ними (например, между Францией и Германией), вместе с тем трудно отрицать, что они составляют одну цивилизацию и одну геополитическую зону.

Культурологический аргумент. Европа и Азия имеют значение не только географических, но и особых культурных миров. Евразийский мир также должен представлять из себя специфическое культурное образование. Это следует хотя бы из одного из главных положений евразийской философии культуры, о котором говорилось выше – месторазвитие, т.е. географическая, природная среда оказывает большое, хотя и не доминирующее влияние на судьбу народов и цивилизаций, развивающихся в его пределах.. Отсюда следует, что народы, населяющие месторазвитие Евразия, должны обладать и явным сходством культур и национальных характеров. Подобно тому как мы говорим о европейце или человеке Запада, не конкретизируя, кто имеется в виду – немец, француз, итальянец или об азиате или человеке Востока, опять таки, не делая принципиальной разницы между китайцами, индийцами или иранцами, мы вправе говорить и о евразийце как об особом типе, включающем в себя и русских, и украинцев, и татар, и башкир, и бурят и т.д. (разумеется, этим самым не отрицаются, а лишь отодвигаются на второй план различия между народами Европы, Азии и Евразии). Евразийцы назвали этот субъект российско-евразийской культуры многонародная евразийская нация. В разные времена эта многонародная нация включала в себя разные народы и народности, но в последние 1000 лет главнейшими ее элементами являются славяне (русские, украинцы, белорусы), и туранцы (тюрки, фино-угры, монголы, народности Севера и т.д.).

Что же общего между, скажем, литовцем и узбеком? Казалось бы, они не только по культуре, но и антропологически бесконечно далеки друг от друга. Евразийцы писали, что такое впечатление создается, если только мы берем крайние типы «евразийской нации» и совсем иначе все будет выглядеть, если мы рассмотрим ее в целостности: «Этнологически сопоставляя населяющие территорию России народности мы можем построить некоторый ряд , в середине которого окажутся великороссы.. Мы должны констатировать особый этнический тип, на периферии сближающийся как с азиатским, так и с европейским, и в частности, конечно, более всего славянским….»[8]. Проще говоря, если мы восполним «пробел» между узбеком и литовцем и рассмотрим последовательно тип казаха, башкира, татарина, русского, украинца, то мы обнаружим связующее звено между «азийской» и «европейской» крайностями евразийского типа.

Мы можем говорить, далее, и о культурном единстве в многообразии евразийской многонародной нации. Евразийцы особо подчеркивали, что все народы, населяющие месторазвитие Евразия, отличает традиционный уклад жизни, немеркантильное понимание смысла и цели жизни, религиозность, тесно связанная с формами быта, что евразийцы назвали бытовое исповедничество (хотя при этом необходимо отметить, что, например, славяне и прежде всего русские характеризуются активностью, способностью к резким поворотам, инновациям в жизни, тюрки же, напротив, консервативны, избегают перемен, тяготеют к устоявшимся, издревле данным формам жизни).

Наконец, евразийцы отмечали также и определенный параллелизм в религиозных субкультурах евразийских народов. Речь при этом не идет о некоем «единстве» самих традиционных религий Евразии – Православии, Исламе и Буддизме, безусловно, в смысле догматическом они различны и несовместимы. Речь о другом – о перекличке в культурном слое восточнославянского Православия, тюркского и кавказского Ислама и бурятского и монгольского Буддизма: «Буддизм … в родственных Православию тонах раскрывает идею искупления и в своей теории «бодисаттв» предчувствует идею Богочеловечества. Но если буддизм своей «созерцательстью» и «пассивностью» отражает одну из сторон Православия, мусульманство.. выражает …направленную на преображение мира действенность…»[9]. Говоря более обще, согласно евразийцам, и восточнославянскому Православию, и тюркскому и кавказскому Исламу, и бурятскому и монгольскому Буддизму свойственны схожие ориентации — идеи подчинения всего строя жизни религии, мистицизма, покорности человека Высшей Воле (как ее ни называть: Промысел Божий, Судьба или Карма). Все это еще одно указание на культурную близость народов Великой России, при всех различиях между ними.

При этом евразийцы, естественно, признают тот факт, что начиная с угасания монгольской Орды роль организатора и объединителя евразийских пространств выполняет великий русский народ, именно в этом смысл именования нашей цивилизации не просто евразийской, но русско- или российско-евразийской. «Именно русская культура, пополняемая элементами культур других народов Евразии, должна стать базою наднациональной (евразийской) культуры..» — писали евразийцы в своем манифесте «Евразийство (формулировка 1927 года)»[10]. Эта историческая миссия русского народа связана с той особенностью его национального характера, которую Достоевский назвал «всечеловечностью», способностью понять все другие народы, воспринять их боль и радость как свои. Удивительная толерантность российской цивилизации, почти безболезненное взаимодействие русского народа, особенно, его низов, простонародья, с другими народами Евразии, даже в условиях, когда государство российское, подражая Западу, практиковало элементы колониальной политики, как это было в период режима Романовых – вот что неизменно удивляло людей Запада, которые сами привыкли совсем иначе относиться к «инородцам» в своих империях.

Исторический аргумент. Наконец, единство народов России-Евразии обеспечивается длительным историческим их взаимовлиянием. За тысячу лет взаимоотношений евразийских Леса и Степи, славянства и Турана, конечно, было и множество конфликтов – начиная от войн русских князей с половцами и кончая взятием Казани Иоанном Грозным. Однако нельзя не обратить внимание и на противоположные примеры – факты мирного длительного сосуществования и наконец, совместного противостояния общим врагам. Неоднократно все евразийские народы объединялись для борьбы с западными захватчиками. Так было в Ливонскую войну, когда бок о бок с русскими шли в бой татары под предводительством князя Шаха-Али (называемого в русских летописях Шагалей), в первую Отечественную войну, когда с русской армией до Парижа дошли башкирские конники (французы, пораженные видом лучников в лисьих шапках, прозвали их «северные Амуры»). В Великую Отечественную войну все народы России-СССР поднялись против очередных западных орд, вторгшихся на нашу землю. В.В. Кожинов не уставал напоминать, что это была не русско-германская война, как многие ее представляют, а война России против Запада, так как на стороне Гитлера против нас воевали и румыны, и шведы с датчанами, и итальянцы, и французы из специальной дивизии СС «Карл Великий», а снаряды и пули для армии Рейха и ее союзников делали бесперебойно, почти до конца войны «братья-славяне» поляки, чехи, болгары… Мы бы к этому добавили, что это была еще и война Евразии и Европы, так как вместе с русскими поднялись на защиту общей Родины грузины, узбеки, татары, армяне, все евразийские народы. Война, как и подобает кризису, сразу же обнажила: «кто есть кто» и поставила крест как на западнических, так и на славянофильских иллюзиях. Оказалось, что «цивилизованные европейцы» вовсе не считают русских, украинцев и белорусов «частью Европы», более того, они готовы их поработить, подобно тому как они уже поработили африканцев, азиатов… Оказалось также, что братские по языку и крови народы, как чехи и поляки – не такие уж и надежные и верные друзья, и наоборот, что евразийский Туран, неславянские народы России готовы кровью доказать верность общей Родине и своим русским братьям.

Единство исторической судьбы еще больше сблизило культуры Евразии. Евразийцы особо подчеркивали влияние тюркской, например, татарской культуры на русскую. Достаточно указать на большое количество татарских заимствований в русском языке (башмак, карандаш, таможня, деньги и т.д.), на «восточный дух» русской дипломатии и русской царской власти, который иностранцы отмечали со времен Ивана Грозного. Многие русские аристократические роды восходили к татарским мурзам, бежавшим из Орды на Русь с 14 века, на что указывают и их фамилии (Урусовы, Юсуповы, Аксаковы, Карамзины, Булгаковы и т.д.). Эти мурзы приняли Русь как свою новую Родину и верно ей служили, немало сделав для создания и укрепления Московского царства. В общей копилки нашей российско-евразийской истории есть, конечно, немалый вклад и других нерусских и неславянских народов: в русскую историю вошли мордвин Никон, грузины Багратион и Сталин и многие, многие другие.

5. От русского коммунизма к русско-евразийскому

Итак, евразийская теория отвергает видение России как «тюрьмы народов» на манер западной колониальной державы. Прежде всего, Россия расширялась в пределах своего собственного месторазвития, присоединяя к себе земли, которые находились внутри естественных границ «срединной Евразии»: — Поволжье, Сибирь, Дальний Восток, Кавказ, Средняя Азия. Пожалуй, единственным исключением здесь было присоединение к Российской Империи Польши, которая не есть часть евразийской цивилизации, а как раз и представляет собой по своей культуре да и самоощущению окраину, точнее говоря, форпост Западного мира на востоке, несмотря на кровную и языковую близость к восточным славянам. Однако Россия и дорого заплатила за эту геополитическую ошибку и за свои славянофильские иллюзии: Польша всегда была «пятой колонной» Запада в Российской империи, источником бунтов и беспокойств, которые изнутри подтачивали организм российской имперской государственности.

В то же время западные колониальные империи – Англия, Франция, Испания, Голландия вышли далеко за пределы западного месторазвития, которое ограничено Западной и Восточной Европой и географически схожими с ними территорией США и Канады (евразиец Савицкий определял Западное месторазвитие как океаническое; роль Великой Евразийской Степи там выполняет Атлантический океан). Понятно, что колониальные владение той же Англии – скажем, Индия находились за тысячи километров от естественных геополитических границ Запада. Таким образом, с точки зрения геополитики Российская сверхдержава, во всех ее исторических формах – Московское царство, Российская империя, СССР была естественным, органичным, укорененным в «почве» образованием, а, скажем, Британская Империя – искусственной, мертворожденной конструкцией.

Тоже самое мы наблюдем и в плане культурологическом. Народы России-Евразии, при всех различиях могут быть подведены под общий культурный знаменатель, а что общего между англичанином и, скажем, индусом? Наконец, народы Евразии исторически связаны, они сосуществует и так или иначе взаимодействуют уже не менее тысячи лет, но никакой исторической связи не было между китайцами, южноамериканскими индейцами, африканцами и англичанами, голландцами и испанцами до начала колониальной экспансии Запада.

Сказанное не отрицает того факта, что и в российской истории были «колониальные тенденции», связанные с жестоким обращением с нерусским населением со стороны правительственных войск и администраций, попытками насильственной русификации и христианизации. Но евразийцы особо отмечали, что эти феномены приходятся как раз на период режима Романовых, который Н.С. Трубецкой охарактеризовал как антинациональную монархию или романо-германское иго, так как в этот период Россия волею Петра и его последователей стала бездумно копировать все западное, попав в зависимость от западной культуры и начав себя ощущать окраиной западного мира. Колиниальные тенденции как раз и относятся к числу таких заимствований. Русский культурный, вестернизированый слой стал воспринимать нерусское население Империи, как сами люди Запада воспринимали тогда азиатов или, скажем, негров (замечательно, что это распространялось только на «оевропеившийся» высший слой русского общества, русские историки, например, В. Ключевский утверждали, что отношение русского простонародья к инородцам было гораздо более комплиментарным). В этом смысле «романовский период», время правления «русских немцев» (надо ли напоминать, что после Петра большинство русских государей были немцами по культуре, а то и по крови) разительно отличался от аутенично национального и евразийского периода Московской Руси (когда в самобытном русском государстве охотно признавались и права нерусских народов, благодаря чему многие из них добровольно шли на службу к русскому царю, как, например, башкиры или касимовские татары). СССР, как считали евразийцы, возродил лучшие традиции Московского царства, покончив с обломками колониализма – русским узкоэтническим шовинизмом и его истоком – европейничаньем, объединив все народы России вокруг единой, наднациональной идеи.

Идеология русского коммунизма утверждает, что русские имеют свой собственный исторический путь, отличный от западного. Евразийство может здесь добавить, что этот путь един для русских и для других народов Росси-Евразии в силу общих геополитических условий, перекличек в культуре и общей исторической судьбы, в силу существования единой, не западной и не восточной, а евразийской цивилизации. Идеология русского коммунизма отмечает особую комплиментарность русской национальной культуры ценностям общинности, соборности, традиционализма. Евразийство добавляет, что то же самое свойственно и для других народов России-Евразии. Не только русский, но и татарин, узбек и калмык считают естественным ставить общественное выше индивидуального, строят свою жизнь на менталитете общинной взаимовыручки. И не только русскую культуру подтачивает и разрушает западный капитализм с его чужеродными для нас ценностями конкуренции и эгоцентризма, но и в равной степени туранские культуры.

Осознание этого, позволило бы говорить о евразийском аспекте русского коммунизма, что совершено необходимо не только с точки зрения новейших достижений культурологической науки, но и с точки зрения политической целесообразности. Если мы, действительно, хотим возродить российскую сверхдержаву – СССР, то мы не можем останавливаться на одном русском коммунизме, мы должны говорить о коммунизме русско-евразийском.

Само это название говорит о том, что здесь особо подчеркивается ведущая, организующая роль великого русского народа, уже много столетий объединяющего свой державной волей и своей культурой евразийское пространство. Но оно говорит также и том, что русским пора перестать воспринимать себя как «культурную провинцию» или окраину Европы и понять, что не европейцы, и даже не западные славяне — они не раз и не два доказывали, что европейская идентичность для них дороже кровных славянских уз – евразийские туранцы единственные верные союзники русских, подлинные братья, если не по крови, то по духу. Русский классик Ф.М. Достоевский сказал замечательные слова, которые обличают в нем настоящего «евразийца до евразийства»: «Россия не только в одной Европе, но и в Азии, потому что русский не только европеец, но и азиат. Мало того, в Азии может еще больше наших надежд, чем в Европе. Мало того: в грядущих судьбах наших Азия может и есть наш главный исход». Исход к Востоку русского коммунизма и есть осознание Великой России как единой многонародной цивилизации.

8. Русский коммунизм и левое евразийство

В конце 20-х годов, отъединившаяся от первоначальных евразийцев группа «левых евразийцев» (Карсавин, Эфрон, Сувчинский, Святополк-Мирский и др.) сделала шаг в сторону коммунизма, признав СССР как адекватную индивидуацию евразийской цивилизации, увидев перекличку между идеями русской консервативной философии (прежде всего, Н. Федорова) и марксизмом. Тем самым они положили начало левому евразийству, которое существует до сих пор, представляя консервативное, уходящее своими корнями в религиозную философию всеединства крыло советского патриотизма (собственно, к линии «левого евразийства» принадлежит и автор этих строк). Был бы вполне уместен, особенно, в виду ситуации, когда наши враги стремятся рассорить нас, вбивая между нашими народами клин разного рода национализмов, и ответный шаг русского коммунизма в сторону евразийства. Это был бы одновременно и еще один шаг к нашей будущей Победе, к возрождению нашей великой Державы – Великой России.

Рустем Вахитов, кандидат философских наук,

август-ноябрь 2004 года, г. Уфа

[1] — см. работы Г. Зюганова, Ю. Белова, Р. Лившица, А.П. Андреева и других философов и идеологов левого патриотизма

[2] — см. об этом напр. «Письма об историческом материализме» Ф. Энгельса

[3] — В.И. Ленин ПСС, т. 26, с. 106

[4] — П.Н. Савицкий Евразийств П.Н. Савицкий Континент Евразия М., 1997, с. 81

[5] — П.Н. Савицкий Указ. соч., с. 81-82

[6] — П.Н. Савицкий Географические и геополитические основы евразийства/ П.Н. Савицкитй Континент Евразия М., 1997, с. 301

[7] — П.Н. Савицкий Указ. соч., с. 301

[8] — Евразийство. Опыт систематического изложения/П.Н. Савицкий Континент Евразия М., 1997, с. 39

[9] — Евразийство (опыт систематического изложения)// П.Н. Савицкий Указ. соч. с. 29

[10] -Основы евразийства М., 2002, с. 174