Россия нашего времени вершит судьбы Европы и Азии. Она — шестая часть света, Евразия, узел и начало новой мировой культуры"
«Евразийство» (формулировка 1927 года)
Web-проект кандидата философских наук
Рустема Вахитова
Издание современных левых евразийцев
главная  |  о проекте  |  авторы  |  злоба дня  |  библиотека  |  art  |  ссылки  |  гостевая  |  наша почта

Nota Bene
Наши статьи отвечают на вопросы
Наши Архивы
Первоисточники евразийства
Наши Соратники
Кнопки

КЛИКНИ, ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ HTML-КОД КНОПКИ


Яндекс цитирования





Путь евразийства

Евразийство, как оно выразилось в первых номерах нашей газеты, иным может показаться существенно непохожим на первоначальное евразийство. Мы не боимся признать факта его развития и роста, так как развитие и рост явления необходимо связаны с жизнью. Но по существу дела наше евразийство — то же евразийство, что в 1921 г. издавало «Исход к Востоку», и нашу прямую преемственность с этим историческим сборником мы утверждаем самым решительным образом. Но преемственность не прямая линия, а диалектика, и сам «Исход к Востоку» был в значительной мере антитезой книге Н. С. Трубецкого «Европа и человечество» (1920). В этой последней книге Н. С. Трубецкой, впоследствии ставший одним из основоположников евразийства, в противовес «романо-германскому» шовинизму утвер¬ждал самоценность неевропейских и «неисторических» культур. Теза эта, сама по себе истинная, подчинялась в  «Исходе к Востоку» более широкой истине — утверждению единой, абсолютной ценности, включающей в себя и господствующей над частными истинами отдельных культур. Чистейшим выражением этого стоящего над индивидуальными культурами универсализма признавалась культура России-Евразии, нашедшая свое новейшее (хотя и недоосознанное) выражение в русской революции. Евразийская культура признавалась ценной не потому, что она была «евразийская», а потому, что она была наиболее адекватна культуре универсальной и — в современном аспекте — абсолютной. Это отношение к русской революции как к явлению не только органическому (это понимали и умнейшие из контрреволюционеров), но и положительному сразу клало грань между евразийством и контрреволюцией. В то же время замена понятия России понятием Евразии выводило евразийство за пределы узкого национализма и, с одной стороны, предваряло (тогда еще только намечавшееся) принятие нами советского федерализма, с другой — шире открывало ворота в направлении всечеловеческого универсализма.

Корни евразийства сложны. Многие из них (хотя далеко не все) уходят в прошлое течений правых и националистических. Правый и националистический уклон долго оставался реальной опасностью для евразийства. Опасность эта и до сих пор еще не вполне изжита, хотя изжитие ее теперь уже только вопрос времени. «Правое» евразийство (расцветшее в 1923–1925 гг.) идеализировало Москов¬ское царство и бытовое Православие, оно рисовало себе будущее России в образе «Православного царства», опирающегося на «демотию» «добрых хозяев» . Не все в этих уклонах было ложно. Многое было недораскрытой правдой. Принятие «демотия» привело нас к понятию истинного (советского) народоправства. Увлечение мо¬нархическими формами было детской болезнью той идеи организации, которая теперь стала центральным нервом евразийства. Но организацию мы теперь видим как задачу, осуществляемую в настоящем и будущем, а не как воскрешение чего-то прежде осуществленного, будь то Москвой или Монголией. Мы поняли организацию как религиозный долг, как борьбу с человеческим хаосом — организацию природы. В связи с этим мы поняли русскую революцию как революцию интернациональную, нужную и благую для всего человечества. Продолжая считать (тут, не изменяя себе и не предавая себя, мы не можем перемениться) убогой и дефективной философию вульгарного марксизма, мы признаем работу современной России в существе своем на общее с нами дело и не считаем возможным это дело предавать (как бы критически мы ни относились к конкретной политике ВКП).

Русская революция нам с самого начала открылась как начало новой эры. Если первоначально содержание ее толковалось нами как восстание русского народного начала против петровской европеизации, это толкование и теперь нам не кажется неверным, (поскольку под европеизмом мы понимаем начала индивидиуализма, абсолютного личного права и примата индивидуальных удовлетво¬рений, (jollisanses) одним словом, начала буржуазные.

Русская революция утверждает примат Общего над Частным, этику, основанную на организационном долге, человека-деятеля, а не человека-потребителя. Утверждая равенство, она не отменяет свободу. Наоборот, она утверждает коллективную свободу и свободу в коллективе. Она утверждает единственную реальную свободу — свободу распоряжения материальными благами, свободу-равенство.

В этом самораскрытии евразийства немалую роль сыграл Н. Ф. Фёдоров. Для многих из нас «Философия Общего Дела» была ключом, открывшим нам истинное содержание нашей собственной философии.

Он помог нам преодолеть бытовое понимание Православия в сторону истинной христианской онтологии и этики (этика Общего Дела). Конечно, мы не «федоровцы», и в центральной идее Федорова можем видеть не более как гениального захвата миф. Но учителем своим мы его признаем, и изо всех русских мыслителей он нам самый близкий. Федоровскому кругу идей мы обязаны в значительной мере и тем, что изо всех западных мыслителей нам стал самым близким — Маркс, — утверждение, которое еще два-три года назад удивило бы большинство евразийцев. К Марксу привлекает нас не только его колоссальная теоретическая власть над конкретными историческими массами, не только сверхчеловечески страстная направленность его этико-политической воли, но больше всего та же, что и у Федорова, установка на действие, на философию делаемую, а не думаемую. «Философы до сих пор только разными способами истолковывали мир, но дело в том, чтобы его переделать» . Эти слова Маркса («Тезисы о Фейербахе»), которые могли бы быть сказаны и Федоровым, всецело принимаются нами. Конечно, мы еще меньше марксисты, чем федоровцы. И Федоров, и Маркс должны быть преодолены. Но в диалектике всякого будущего евразийства они останутся моментами решающего значения. В евразийстве должно раскрыться полностью то, что у Федорова и у Маркса раскрывается не полно, односторонне и не досказано, — идея Общего Дела и идея Мироделания, отменяющего Миросозерцание. Система евразийства, прочно основанная еще в  «Исходе к Востоку», не может считаться законченной. Закончиться она и не может, так как она обусловлена (отчасти) меняющимися координатами истории. Но отношение евразийства к этим меняющимся координатам задано с абсолютной необходимостью, и этому абсолютному отношению евразийства не изменяла и не изменит.

Евразия. 1929. №8 

Все права защищены. Копирование материалов без письменного уведомления авторов сайта запрещено


Филологическая модель мира

Слово о полку Игореве, Поэтика Аристотеля
Hosted by uCoz