«Евразийство» (формулировка 1927 года)
| |
|
Россия нашего времени вершит судьбы Европы и Азии. Она — шестая часть света, Евразия, узел и начало новой мировой культуры"
«Евразийство» (формулировка 1927 года) |
| |||
  |
ФИЛОСОФИЯ И ЕЕ “ОСНОВНОЙ ВОПРОС”. Критика вульгарной критики марксизма 1. Еще в начале перестройки, когда стали ослабевать скрепы идеологической цензуры, среди советских философов стала входить в моду критика так называемого “основного вопроса философии”. И по мере разворачивания перестройки критика, как говорится, крепчала. Преобладающей тенденцией при этом стало стремление дать этому вопросу какое-либо решение сплеча, а может быть и вообще избавиться от него. Эмоциональная подоплека такого желания понятна. Не секрет, что “основной вопрос”, разделяющий философов на материалистов и идеалистов, в советском “истмате и диамате”, играл роль политической лакмусовой бумажки. Сколько хороших, крупных ученых, и совсем необязательно идеалистов и немарксистов! — испытали на себе, как “основной вопрос” может плавно перерасти в вопрос повестки дня собрания, или и того хуже! Но не будем при этом забывать, что такой поворот дела предполагал вовсе не марксизм как таковой, а именно вульгаризированный и догматизированный “истмат и диамат”. Сегодня многие его некогда рьяные представители стали столь же рьяными антимарксистами и антикоммунистами и именно от них зачастую слышишь заявления о том, что “основной вопрос философии” устарел или давно уже решен и т.п. И также как вчера они чересчур легко “расправлялись” с философским идеализмом, считая его чуть ли не фантастическим бредом (вопреки известному утверждению Ленина о предпочтительности “умного идеализма” перед “вульгарным материализмом”), сегодня они также безапелляционно отбрасывают всю проблематику марксизма, включая “основной вопрос”; такая легкость при решение сложнейших проблем философии говорит, пожалуй, о поверхностном их понимании. Впрочем, как ни парадоксально, в этом и состоит положительное историческое значение “марксистов” – перевертышей, они, глумясь над ими же взлелеянным вульгарным истматом и диаматом, по сути, сами того не желая, очищают учение Маркса от догматических, уродливых, внешних напластований и подготавливают новые поколения российских философов к аутентичной рецепции марксизма. В данной статье я и намереваюсь предпринять попытку таковой рецепции по отношению к марксистскому пониманию “основного вопроса философии”. Результат, к которому я стремлюсь – показать, что марксизм здесь ставит не какой-нибудь второстепенный или значимый только лишь для самой марксистской парадигмы вопрос, отнюдь, марксизм здесь затрагивает общезначимую философскую проблему, которая разрешается сходным образом, хотя, конечно, на базе других концептуальных средств, скажем, в русской философии всеединства. 2. Как известно, этот вопрос был сформулирован Фридрихом Энгельсом следующим образом: “великий, основной вопрос всей, в особенности новейшей философии есть вопрос об отношении мышления к бытию” и, далее: “философы разделились на два больших лагеря сообразно тому, как отвечали они на этот вопрос. Те, которые утверждали, что дух существовал прежде природы … составили идеалистический лагерь. Те же, которые основным началом считали природу, примкнули к различным школам материализма”. Обратим внимание, кстати, на то часто забываемое обстоятельство, что Энгельс подчеркивал: это противостояние в особенности (курсив мой – Р.В.) характерно для новой и новейшей философии, иными словами, для философии древней оно не было столь значимым. Об этом многократно и упорно говорил и А.Ф. Лосев, подчеркивавший, что в античности, например, идея и материя, мыслятся в неразделимом единстве чувственно-материального, одушевленного и мыслящего космоса, что не исключает, впрочем, наличия и в ту эпоху материалистов и идеалистов но с античной же спецификой.Но вернемся к энгельсовой формулировке “основного вопроса”. Разумеется, просто воспроизвести ее мало для правильного ее понимания. Ясно, например, почему вопрос о статусе духа и материи является основным: сведение различных философских проблем к наиболее общим рано или поздно выявляет фундаментальную дихотомию: материя-дух, нерациональное-рациональное, бесформенное – оформленное и т.д. Но отсюда еще не ясно, почему одни философы стали материалистами, а другие – идеалистами, и почему и те, и другие до сих пор не могут никак между собой договориться? Ответ мы найдем, обратившись к марксистскому пониманию философии. К. Маркс и Ф. Энгельс в “Немецкой идеологии” утверждают, что философия, наряду с религией, искусством, наукой есть часть общественного сознания. При этом они довольно иронично отзываются о тех, кто считает возможным говорить о некоем чистом, развивающемся только из самого себя и не связанном с материей сознании: “Сознание никогда не может быть чем-либо иным как осознанным бытием… … люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с этой своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления”. Иначе говоря: “не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание”. Однако, понимать это так, будто согласно марксизму экономические отношения жестко детерминируют духовные формы, то есть сводить термин “жизнь” к экономическому сегменту – значит, уподобляться опять таки вульгаризаторам. Сам Энгельс в “Письмах об историческом материализме 1890-1894” в чрезвычайно резких фразах возражает против такой трактовки: “…Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете (курсив Энгельса) является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно (курсив Энгельса) определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. ” Таким образом, выбор между материализмом и идеализмом не есть вопрос личного произвола, предпочтения или антипатии того или иного мыслителя. Так может думать лишь метафизик, который понимает философию в частности и идеальное в целом в отрыве от жизни во всем ее многообразии. Марксизм же – диалектическое учение и как таковое он не может не видеть связи между идеей и материей, и даже более того, сам примат материи над идеей, провозглашаемый любым материализмом, марксизм понимает опять таки не абстрактно и упрощенно, а, как видим, диалектически, учитывая и обратное влияние – идеи на материю.Согласно марксизму, философ становится материалистом или идеалистом в силу особенностей своей социальной жизнедеятельности, своего социального праксиса, в рамках которого он формируется как человек и как философ, и в котором как бы уже потенциально, неотрефлектированно наличествует его мировоззрение. И борьба между идеализмом и материализмом – это не абстрактная борьба, не битва логических аргументов и контраргументов, иначе она давно бы уже разрешилась, ведь в ней участвовали и продолжают участвовать и с той, и с другой стороны не худшие умы человечества. Это — столкновение двух жизненных интуиций, жизнеустройств, праксисов и поэтому она разрешается не теоретически, а практически же, через гуманизацию самого общества и человека. Раскол философов на два лагеря основатели марксизма связывают с трагической расколотостью надвое самого социального бытия, с господством в обществе отчуждения. И дело не в том, что идеализм якобы выражает интересы буржуазии, а материализм – пролетариата, а в том, что в эксплуататорском обществе “как рабочие, так и капиталисты теряют свою человеческую идентичность: первые, потому что их заставляют продавать свое тело, их рабочую силу …; вторые, потому что все их человеческие чувства сведены к одному чувству обладания…”, отсюда и односторонность любых философских, выражаясь в духе Ницше, “слишком философских” ответов на вызовы жизни. Разрешение же проблемы лежит на пути революционного преодоления отчуждения. Итак, как ни парадоксально, “основной вопрос философии”, по Марксу и Энгельсу разрешается вне границ философии и это связано со специфической ограниченностью самой философии. К вящему ужасу всех вульгаризаторов марксизма, которые свято верят, что философия материализма и есть самый что ни на есть правильное решение “основного вопроса”, Маркс и Энгельс объявляют конец философии и отказываются считать свое учение философией в привычном смысле. Ф. Энгельс называет философию одним из видов идеологии, наряду с правом, религией и политикой. “Идеологии еще более высокого порядка, то есть еще более удаляющиеся от материальной, экономической основы, принимают форму философии и религии. … Как вся эпоха Возрождения … так и вновь пробудившаяся с тех пор философия была в сущности плодом развития городов, то есть бюргерства”. Идеология же, как известно, в марксизме понимается как форма ложного сознания, отрывающая сознание от материи, имеющая дело “с мыслями как с самостоятельными сущностями, которые обладают независимым развитием и подчиняются только своим собственным законам”. Иначе говоря, идеология в иллюзорной, искаженной форме преломляет реальные, связанные с социальным бытием, с праксисом проблемы и коллизии. Идеология – это представление общества о самом себе, которому не следует особо доверять, потому что оно, безусловно, пристрастно. Причем, это именно ложное, а не лживое сознание, люди исповедуют идеологию вполне бессознательно, потому что не понимают ее действительного источника, ее связи со своим жизнеустройством, праксисом .Философия сама по себе, по Марксу и Энгельсу, будучи самообоснованным логосом, то есть попыткой прийти к истине, опираясь лишь на индивидуальный человеческий разум (а именно такой, заметим, и стала философия в эпоху Возрождения и в Новое время, когда она отказалась от подчинения авторитету веры) есть безнадежное предприятие, самообман, идеология. Марксизм же в этом смысле есть не философия, а сугубо критика идеологии (курсив мой – Р.В.), потому что он вскрывает укорененность любой мыслительной деятельности в практике, необходимость учитывать это при создании теории. Особо хотелось бы подчеркнуть, что продуктами идеологии марксизм считает не только идеализм или классическую философию, но и вульгарный метафизический материализм, также некритически опирающийся на индивидуальный чувственный опыт, не видящий в природе развития и связей между вещами. Таким образом, борьба между материализмом и идеализмом, согласно марксизму, должна закончиться, действительно, победой материализма, но не как философии, которая как раз станет первейшим трофеем материализма в этой борьбе, а как мировоззрения, исходящего из самой практики. Причем, практика понимается тут не в смысле независимой от человека, чувственно данной реальности, а в смысле диалектически связанной с человеком, измененной и обогащенной человеческим творческим началом природы. В “Немецкой идеологии” Маркс и Энгельс критикуют Фейербаха именно за понимание природы и общества только лишь как объективной реальности и восклицают: “как будто человек не имеет всегда перед собой историческую природу и природную историю” .Итак, с развитием естествознания и общественных наук, с успехами техники и преобразованием, “очеловечиванием” природы, с общественным прогрессом, короче, с расширением области человеческой практики (праксиса), самодостаточная философия, “царица наук”, отыграв свою историческую роль, должна сойти со сцены. Ф. Энгельс пишет об этом: “это понимание (материалистическое и диалектическое понимание истории – Р.В.) наносит философии смертельный удар в области истории точно так же, как диалектическое понимание природы делает ненужной и невозможной всякую натурфилософию. Теперь задача и в той, и в другой области заключается не в том, чтобы выдумывать взгляды из головы, а в том, чтобы открывать в самих фактах. За философией, изгнанной из природы и истории, остается, таким образом, еще только царство чистой мысли, поскольку оно еще остается: учение о законах самого процесса мышления, логика и диалектика”. Следует отметить, что на это обстоятельство – что марксизм как философия есть не более чем диалектическая логика — неоднократно указывал Э.В. Ильенков в своей критике тех советских “марксистов”, которые протаскивали под видом “марксистско-ленинской, советской философии” бессознательный позитивизм, уча, что цель философии – дать обобщенную научную картину мира. Многие, если не сказать большинство из этих “марксистов”, упрекавших Ильенкова в отклонение от чистоты марксова учения, теперь открыто перешли на сторону позитивизма и его политического alter ego – либерализма англосаксонского образца и уж как минимум стали яростными “антимарксистами”.Как видим, марксизм, согласно самим Марксу и Энгельсу, есть никакая не философия в смысле умозрительной системы. Марксизм лишен даже такой специфичной родовой черты философии как претензия на абсолютную истину (вспомним, к примеру, что и Декарт, и Лейбниц, и Кант, и Гегель, то есть все классические философы считали, что они создали доктрины, в которых в общем-то истина уже выражена и дело теперь за малым – развивать частные аспекты). Ф. Энгельс по этому поводу замечает: “для нас раз навсегда утрачивает всякий смысл требование окончательных решений и вечных истин; мы никогда не забываем, что все приобретаемые нами знания по необходимости ограничены и обусловлены теми обстоятельствами, при которых мы их приобретаем (курсив мой – Р.В.)”. Философия есть учение о мышлении, то есть диалектика и она пригодна для всего – и для использования в науках, и для разоблачения заблуждений, что, согласно немецкой традиции, и есть главное предназначение диалектики; еще Кант говорил: “трансцендентальная диалектика удовольствуется тем, что вскроет иллюзорность трансцендентных суждений …”, вслед за ним Гегель отмечал, что диалектика “ставит себе целью рассматривать вещи в себе и для себя, то есть согласно их собственной природе, обнаруживая при этом конечность односторонних определений рассудка” и далее “мы, следовательно, видим в диалектике всеобщую непреодолимую власть, перед которой ничто не может устоять, сколь бы обеспеченным и прочным оно себя не мнило” .Это не значит, конечно же, что учение марксизма есть чистая критика и оно лишено положительного содержания. Марксизм включает в себя и политэкономическую теорию, и политологическую теорию, и социологическую теорию. Однако, это уже не философские, а научные доктрины, разработанные с применением марксистской практической диалектики. Как таковые, они, по Марксу и Энгельсу, также, как уже говорилось, не претендуют и не могут претендовать на абсолютную истину, поскольку основываются только на том круге фактов, которые были известны их создателям, находившимися в определенной исторической и культурной обстановке. До какой степени надо было исказить и примитизировать Маркса и Энгельса, чтобы практическая диалектика, изобличающая всякое идеологическое извращение, всякую односторонность, всякую претензию на застывшую, абсолютную истину или догму, каковым был марксизм изначально, превратить в “единственно и до скончания веков верную систематическую философию”! Чтобы противостояние двух способов жизнеустройства, двух видов практики свести к сугубо теоретическому спору, разрешаемому при помощи кабинетных доводов! Чтобы основной вопрос философии, низвести с его экзистенциальных высот, на которые поставил его Энгельс, до препирательств в эклектическом болоте “профессорской философии профессоров философии”! 3. Думаю, совсем необязательно быть марксистом, чтобы признать значимость марксистского понимания философии и марксистского “основного вопроса философии”. Нечто подобное должна утверждать любая диалектическая философия, в силу того, что диалектика по определению своему не может разрывать теорию и практику, философствование и деятельность, дух и материю. В частности, это можно сказать о русской философии всеединства, сторонником которой является автор этих строк. Еще в своей магистерской диссертации “Кризис западной философии (против позитивистов)” (1874) основоположник русской традиции всеединства В.С. Соловьев пишет: “…философия в смысле отвлеченного, исключительно (курсив Соловьева) теоретического познания окончила свое развитие и перешла безвозвратно в мир прошедшего”. Будущее, по Соловьеву – за цельным знанием или, как он его называет в “Философском начале цельного знания” “свободной теософией”, в которой сливаются теология, философия и наука, под общим началом теологии, уже не претендующей на вмешательство в самостоятельные области философии и науки. При этом свободная теософия на правах одной из сфер человеческого существования входит в “цельную жизнь”, которую Соловьев понимает как органическое целое или единство всех сфер деятельности человека. Собственно же в философии, ставшей частью “свободной теософии” он отводит главное место органической логике или диалектике. Как видим, философия всеединства также, хотя и специфически, по-своему, с позиций религиозного мировоззрения констатирует неудачу самообоснованного, теоретического философствования, и говорит о связи философии и всех других сторон человеческой активности, жизни в целом. То же самое мы видим и в отношении борьбы философии материализма и философии идеализма. А.Ф. Лосев в “Диалектике мифа” очень много, эмоционально и в то же время убедительно говорит о том, что борьба идеализма и материализма есть по сути борьба мифологий. С точки зрения чистой диалектики, нет никакой разницы, что брать за отправную точку при развертывании всей системы диалектических категорий. Но дело и состоит в том, что чистой диалектики не существует, диалектика всегда мифологически обоснована и вот тут возможен миф идеализма и миф материализма. Причем, и материализм, и идеализм являются мифологиями не в смысле недоказуемости и произвольности их основных положений, как кажется некоторым современным ниспровергателям “основного вопроса”, миф, по Лосеву – личностное бытие, способ экзистенциального бытия личности, встреча, то есть открытие друг другу человека и бытия или универсума, субъекта и объекта. Думаем, перекличка лосевского “мифа” с марксистским “праксисом” или “практикой” очевидна: и тут, и там говорится об укорененности человека в бытии, о связи его мировоззрения с этим бытием. Наконец, согласно Лосеву, перед нами не стоит выбор: мифологически или немифологически мыслить и воспринимать мир, любое мировоззрение и мировосприятие мифологично; перед нами другой выбор: оставаться в плену у частной, относительной мифологии, которая нами вовсе не осознается и принимается в качестве реальности как таковой, или понять мифологичность своей точки зрения и при помощи диалектики выйти за пределы данной, относительной мифологии и сделать тем самым первый шаг вверх по лестнице, ведущей к Абсолютной Мифологии. Безусловно, “относительная мифология” у Лосева, то есть мифология, которая “не понимает своей мифологической природы, … , уродует диалектику, т.е. самый разум, для того, чтобы сохранить свое ущербное и отъединенное существование” очень близка “идеологии” у Маркса, то есть ложному сознанию, не понимающему своей укорененности в бытии, своей ограниченности и отъединяющему идеальное от жизни. Легко увидеть также, что Лосев, разрабатывая диалектическую феноменологию относительной и абсолютной мифологии занимается именно критикой идеологии, причем, показательно, что и тут диалектика предлагается в качестве наилучшего, верного оружия.Материализм и идеализм как мифологии разделены без преувеличения сказать пропастью, с одной стороны – миф абсолютной личности, вечного, потустороннего бытия с другой стороны – миф абсолютной природы, вечного лишь в своей временности саморазвивающегося “фюзиса”. Философия всеединства и марксизм как диалектические учения очень близки и зачастую говорят об одном, но на языках разных парадигм. Более того, марксизм, по сути – одна из немногих вершин современной западной философии, которая вровень русской религиозно-философской традиции (ведь, чего скрывать, в рамках столь модных сейчас позитивизма не только нельзя получить достаточно глубокие ответы на “вечные вопросы” философии, эти рамки узки даже для того, чтобы ставить соответствующие вопросы). Отвергать одну из этих традиций во имя другой значит не только демонстрировать непонимание обеих, а также сути философской ситуации современности, но и значительно обеднять историю отечественной философии. |
