Россия нашего времени вершит судьбы Европы и Азии. Она — шестая часть света, Евразия, узел и начало новой мировой культуры"
«Евразийство» (формулировка 1927 года)
Web-проект кандидата философских наук
Рустема Вахитова
Издание современных левых евразийцев
главная  |  о проекте  |  авторы  |  злоба дня  |  библиотека  |  art  |  ссылки  |  гостевая  |  наша почта

Nota Bene
Наши статьи отвечают на вопросы
Наши Архивы
Первоисточники евразийства
Наши Соратники
Кнопки

КЛИКНИ, ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ HTML-КОД КНОПКИ


Яндекс цитирования





Оценка и задание

Всякое познание исторической действительности является вместе с тем и ее оценкою, так что даже не может быть познания или наблюдения, которое бы уже не было и оценкою. Действительность осуществляется чрез нас и в нас, как наша свободная деятельность. Познавая же действительность, мы ставим себя вне ее, смотрим на нее со стороны, как на что-то чужое. Мы уже не создаем ее, не являемся ею, и она представляется нам объективным, необходимым процессом. Но познавая ее, мы, как сказано уже, ее оцениваем. Это значит, что мы1 определяем, насколько она соответствует или не соответствует нашим желаниям и нашим идеалам. Таким образом оценка отличается целевым характером. Благодаря ей действительность делается объектом нашего воздействия: мы начинаем активно ее развивать, улучшать, изменять и снова включаемся в нее или «возвращаемся» в нее.

Никогда действительность не бывает ни вполне отрицательною, ни вполне положительною. Всегда в ней есть и то, что мы одобряем и хотим развить далее, и то, что мы отрицаем и хотим устранить. Иногда она «лучше», иногда «хуже». Но не следует забывать о смысле и служебном значении всякой оценки. Надо помнить, что мы оцениваем не для того, чтобы выдавать действительности какие-то аттестаты, в которых ни она ни мы не нуждаемся, а для того, чтобы найти в самой действительности точку приложения для активного развития одобряемого нами и включиться в_ нее. Эмигрантская критика современной России никуда не годится не потому, что она преувеличивает отрицательные стороны, а, прежде всего, потому, что бездейственна и отрицает всякую действенность. Критикуют для того, чтобы показать, как все плохо, и порадоваться неизбежному разрушению «ненавистных» порядков. Это — бессильное продолжение белой борьбы. Только у белых были и героические усилия, и риск своею жизнью, а у нынешних последышей ничего, кроме громких фраз и бездеятельного злорадства.

Подобная критика не плодотворна и вредна как для самих критиков, которые считают ее деятельностью, так и для России, которую она стремится подорвать в ее международном значении. Не мудрено, что в овечьей шкуре «патриотов» скрываются более или менее бессознательные враги новой России и прихвостни европейских политиков. Если бы СССР не согласилась подписать пакт Келлога, эти патриоты обличали бы перед всеми Европами кровожадность большевиков. Когда же СССР подписать согласилась, снабдив подпись существенными для России оговорками, обличают ее «лицемерие» и радуются усматриваемому в поступке большевиков национальному унижению России. Хоть бы для приличия посоветовали, как она должна была поступить (2)

Особенна вредна и глупа в рассматриваемом случае «сравнительная» оценка: сопоставление современной СССР с царскою Россиею, будто бы очень хорошею, или с европейскими «демократическими» странами. Россия — не Европа, и демократия — не достигнутый человечеством рай. Прошлое не возвращается, а к чужому надо относиться с осторожностью. Все это тоже _ ненужная, бессодержательная оценка, безвольные отвлеченные разговоры и праздное чесанье языка.

Для того, чтобы более или менее правильно оценить действительность и чтобы, следовательно, создать себе возможность успешного и плодотворного воздействия на нее, необходимо исходить именно из нее, из_ данной конкретной действительности, а не из прошлого и не из отвлеченной схемы и доктрины. Прошлое само понятно только из настоящего, из его нужд и заданий. Отвлеченные же схемы и доктрины, во-первых, обладают лишь вспомогательным значением, а во-вторых, всегда являются отражением прошлого и того, как прошлое представляло себе будущее, которое теперь уже стало не вполне соответствующим или даже совсем не соответствующим этому представлению настоящим. Мы познаем действительность и оцениваем ее не для того, чтобы, установив необходимый закон ее развития, склониться перед ним и бездействовать, но для того, чтобы действовать, чтобы дать ей закон развития. Мы не в поисках прошлого и настоящего. Мы познаем и настоящее, и прошлое для того, чтобы лучше создать будущее, которое должно быть таким, каким мы его хотим создать.

Здесь то познание действительности и переходит в ее оценку. Оцениваем мы с какой-то точки зрения, которая от действительности не зависит, хотя в ней некоторым образом и задана и дана, ибо действительность и в нас осуществляется. Не потому мы признаем в тех либо иных сторонах действительности нечто положительное и подлежащее развитию, что необходимы, необходимо все существующее, необходимы и отрицательные стороны, а мы их все же отвергаем и стремимся уничтожить. Мы признаем нечто положительным только потому, что это нечто одобряем. Одобряем же мы нечто потому, что исходим в нашей оценке из несомненной для нас ценности. Несомненные ценности и есть то, что называем «вечным», то, что является предметом религии, все равно — как называет себя эта религия: христианством, социализмом или демократией. Дело не в названии. Она может называть себя не религией, а наукою или атеизмом, не переставая от того быть религией. Однако, чтобы не дразнить гусей, назовем здесь эту систему ценностей, определяющих нашу оценку действительности и наше воздействие на действительность, идеею.

Если мы в действительности нечто одобряем, значит в одобряемом осуществляется идея. Но отсюда не следует, что идея осуществлена. Она лишь начала осуществляться; и она не погибнет, не исчезнет, а будет осуществляться все больше и больше, так что ее осуществления хватит и на наш век и на век всего человечества, только в том случае, если мы ее сделаем своею целью и мы ее станем осуществлять. Раз мы хотим действовать, мы должны найти семя идеи и постичь его.

Идея задана, но задана в своем семени, которое дано и прозябает. Признать такую данность идеи в действительности не значит одобрить всю действительность целиком. Это значит только от казаться от огульного отрицания действительности и понять, что во всякой действительности хорошее смешано с худым и что мы должны содействовать развитию хорошего. И пути этого развития выводятся уже не из идеи, даются самой действительностью.

Таким образом, идея называется методом, способом подхода к действительности и деятельности, верным руководителем. Как нельзя действовать не познавая и познавать не оценивая, так же нельзя оценивать не обладая идеею, которая осуществляется в действии, как идея-метод.

Действительность вполне конкретна. Осуществление идеи и пути ее осуществления тоже вполне конкретны. Но полная осуществленность идеи за границами конкретного. Поэтому идея-метод несомненна и безусловна, когда речь идет о том соответствует ли или не соответствует ей такие-то и такие-то конкретные явления, задания и цели, но содержание идеи-метода определимо лишь в общих чертах и только с некоторою степенью приближения. Всякая формулировка идеи-метода, всякая «теория» приблизительна. Конечно, без такой хотя бы и приблизительной формулировки или теории обойтись невозможно. Но надо уметь правильно к ней относиться, не выставлять ее, как абсолютную истину, но сознавать, что она нуждается в поверке действительностью, развитии изменениях, и неутомимо ее проверять, изменять и развивать.

Некоторым выражением идеи-метода было в дореволюционной России марксистская теория. Ее несомненным исправлением и развитием явился ленинский коммунизм. Теперь обнаружилось, что и он настоятельно нуждается в существенных изменениях и дальнейшем развитии для того, чтобы явиться соответственным и современным выражением идеи-метода. На это и притязает евразийская идеология.

Так же, как коммунизм, евразийство подчиняет всю социально-политическую жизнь идее, выдвигая не демократию, а идеократию. Так же оно не согласно сводить идею на потустороннее существование, но утверждает необходимость осуществлять идею в эмпирической действительности, которая дана не для того, чтобы не терпеть, а для того, чтобы ее улучшать. В этом смысле и евразийство материалистично, хотя и не только материалистично. Далее, нарождающуюся форму новой культуры евразийство усматривает в советском строе и в объединенном общностью идеи союзном советском государстве, государстве не эксплуататоров, а трудящихся. Так евразийство видит задание России в раскрытии нового, небывалого, предстающего, как выражение русского гения, и смыкающего Москву с Москвою через пропасть, в которую провалилась империя. Но это новое является и заданием эпохи, заданием мировой культуры и потому обще-историческим предназначением России, собирающей около себя живые силы иных культур.

Но, выдвигая «общее дело» и ценность материи, евразийство становится над ограниченностью узко-материалистического миросозерцания и ищет оснований своей идеи не в суррогате религий, каковым является коммунизм, а в русском православии. Утверждая наднациональное («интернациональное») значение Русской Революции, евразийство утверждает и совпадение интернационального с народно-русским и осуществимость первого только чрез развитие второго.

Главное же отличие евразийства от коммунизма в том, что первое ясно сознает природу своей идеи, как идеи-метода, и приближенность своих теорий. Евразийство не только знает, что они подлежат, развитию, изменениям и исправлениям, но и все время стремится их развивать, изменять и исправлять. Его идея обладает значением безусловным, но выражающие эту идею теории для него не безусловны. Многое в них может еще измениться, могут появиться и новые. Каждая из них в последнем счете держится тем, что является выражением идеи-метода, в данный момент практически-необходимым и в меру возможности точным. Поэтому евразийству принадлежит будущее. Ведь, если его теории существенно изменятся и даже предстанут под иным наименованием, если само имя «евразийство» исчезнет, — идея-метод останется под тем либо иным именем себя утвердит.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Настоящая статья была опубликована в газете «Евразия» в № 3  от 8~декабря 1928 года; выходила по субботам в Париже в  1928–1929 годах. Рукопись находится в личном фонде П. Н. Савицкого; ЦГА.ОР, фонд 5783, оп.1, ед.хр.220. Печатается по рукописи.

2. Пакт Келлога — Бриана (Парижский пакт) 1928 года, об отказе от войны как орудия национальной политики.

Переопубликовано: Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры исследования. Выпуск Х. ХХ век: неизвестное, забытое (публикации и сообщения) М., 1992, с.с. 110–113 

Все права защищены. Копирование материалов без письменного уведомления авторов сайта запрещено


Филологическая модель мира

Слово о полку Игореве, Поэтика Аристотеля
Hosted by uCoz