Россия нашего времени вершит судьбы Европы и Азии. Она — шестая часть света, Евразия, узел и начало новой мировой культуры"
«Евразийство» (формулировка 1927 года)
Результаты выборов
меняют нашу жизнь в гораздо меньшей степени, чем можно подумать, находясь
под телевизионным облучением. Во-первых, при капитализме эта
демократическая процедура превращается в недобросовестный социологический
опрос, ибо медиамашина делает всё для "желательного" варианта ответа.
Во-вторых, если медиамашина не срабатывает, применяются и более грубые
методы. Достаточно вспомнить, как на прошлых президентских выборах
(например в Приморье, участок № 1047) местные жители находили разорванные
бюллетени, поданные "за Зюганова", но суд все равно не принял дело к
рассмотрению. В-третьих, даже если результаты выборов вышли из под
контроля правящего класса, наивно предполагать, что этот самый класс будет
их учитывать т.е. добровольно перестанет быть правящим. Гораздо вероятнее,
что будут включены новые "не официальные" технологии управления ситуацией.
И все же, политический успех партии на выборах хотя бы отчасти
отражает более серьезный, социальный её успех т.е. позицию внутри
общества, а не на его парламентской поверхности. Социальный успех это
гораздо более серьезная и постоянная вещь, нежели телешоу со столбиками
рейтингов. Социальный успех подразумевает цепочку базовых принципов:
концепция истории — - анализ нынешней ситуации в мире — - выбор главного
действующего лица в данном месте и в данный момент — - привлекательный
сценарий ежедневного поведения для "своих" и сочувствующих — - правильные
сюжеты пропаганды всего этого — - выбор союзников и условия этих союзов и
т.п. Без этой, внятно изложенной, принципиальной базы любые актуальные
призывы к справедливости отрываются от корня, повисают в воздухе и левые
все равно ассоциируются с "коммунистической ностальгией", исторической
инерцией, невозвратимым прошлым и т.п. Именно об этом дефиците,
непроявленности базового уровня писали недавно Гейдар Джемаль в своей
статье о двух левых колоннах и Илья Пономарев в статье о вакантности места
большевиков в нашем политическом поле. Союз Правых Сил добился на прошлых
выборах внушительного успеха только потому, что приватизировал сам образ
современности (и молодости), упаковав в него свои базовые принципы.
Обманутому обществу давно необходим Союз Левых Сил (это "симметричное"
название, конечно, условно), который, наконец, свяжет последовательное
социалистическое мировоззрение с актуальной жизнью и нашим ближайшим
будущим. Тот, кто сможет это сделать (блок НПСР, колонна Глазьева или все
вместе) и добьется долговременного социального успеха, против которого
бессильна поверхностно действующая медиа-машина. Ощущение того, что это
вообще возможно в России, возникло у меня после июньской конференции в
Голицыно, где вполне нормально общались, договаривались и искали общее
поле действий товарищи из КПРФ и РКРП, троцкисты и анархисты, профсоюзные
активисты и антиглобалисты, экологи, мусульмане, прогрессивные издатели и
левые художники. Именно из такой общей среды, вербуется, кстати,
"Рифондационе Коммуниста" ("коммунистическое возрождение") Фаусто
Бертинотти в Италии — самая социально успешная и быстро развивающаяся
"красная" организация в современной Европе. Именно эта среда, объединенная
общей базой принципов, привела к власти в Бразилии президента от Партии
Труда. Вот некоторые из базовых ценностей, сохранение и актуализация
которых позволяют левым остаться левыми и побеждать в этом
качестве.
2. Чувство истории.
Буржуазные либералы
доказывают, что история как конкуренция больших проектов вообще кончилась
и всем можно от неё отдохнуть. Традиционалисты возражают им в том смысле,
что история продолжается, она всегда одна и та же и с архетипической её,
богом заданной, цикличностью не поделаешь ничего. И только левые считают,
что истории еще не было ни у мира, ни у человека. Всё, что вокруг — предыстория, откладываемая возможность, предконцертная настройка
инструментов. История мира, который сам строит своё будущее посредством
адекватных человеческих действий, начнется, когда преодолены будут
антагонистические классы, принудительный труд, иерархическая и отчужденная
от общества власть, геоэкономическая зависимость одних территорий от
других. История начнется там, где людям станет ненужным денежный
эквивалент, выражавший отчуждение и неполноту современного человека, там,
где капитал будет преодолен народом ради более достойных и осмысленных
стимулов активности. В футурологии левых деньги уступают безвозмездной
коммуникации, победившей в обществе с не представимым сейчас уровнем
взаимного доверия и новым языком, более адекватным мироустроительной
миссии человека. Звучит утопично, но именно "утопический" уровень
снабжает полезной энергией другие, лежащие ближе к нашей актуальности,
этажи. Без ориентирующей утопии мы не будем знать не только за кого
голосовать, но и зачем вообще тут оказались. В Голицыно, на семинаре,
посвященном отношениям между левыми и олигархами, Дмитрий Гутов очень
правильно сказал: "Но прежде чем брать деньги и обсуждать условия, нужно
оговориться, что наша цель — общество, обходящееся без денег, мир, в
котором ничто не является товаром".
3. Адрес
субъекта.
Для классических левых пролетариат был тем особым
секретным органом в теле иллюзии, благодаря которому и призвана родиться
подлинная реальность. Пролетариат — та часть возможности, то
парадоксальное место, через которое будет наконец реализована, снята, сама
возможность и вынужденная необходимость исторических обстоятельств уступит
место свободе их конструирования. Т.е. буквально пролетариат есть объект,
призванный стать субъектом, он приходит под своим красным знаменем, чтобы
так возник осознающий себя мир. До этого момента мы имеем дело с "ложным
сознанием". Нельзя даже сказать, "мы имеем с ним дело", потому что "мы"
вплоть до социалистической революции столь же не самостоятельные фрагменты
этого миража. Таким образом "мы имеем с ним дело" могут говорить о себе
только люди, готовящие социализм для себя и других. Коммунисты — - те
фрагменты иллюзии, внутри которых зашевелилась догадка, точки
проникновения откровения, на их территории и должно случится пробуждение.
Орудием познания, трансформации, открытия и утверждения мира для левой
классики был человек, а точнее — пролетарий, а еще точнее — член
пролетарской партии. Сам же революционный акт напоминал хайдеггеровское
"entwerden" — - "разрешение становления". Пролетариат как богоизбранный
алхимик, изменявший по воле эксплуататоров все вещи, в конце концов, по
собственной воле, изменяет самого себя и только тогда возникает всё:
освобождается из дореволюционной тьмы пленения подлинный облик, звучат
истинные имена. "Мы наш, мы новый ..." Наш язык, наше поведение, наше
сознание — мы сами перестаем наконец быть чем-то темным, закрытым, кому то
отданным. Мы возникаем для самих себя. Самым проблематичным в двадцатом
веке оказался именно социальный адрес субъекта. Это всегда очень
заманчиво: предположить, что та или эта группа и есть проводники в
будущее, эмбрионы подлинной реальности. Группы, якобы обреченные на
откровение самим своим положением в истории — версия о таких упорядочивает
радикальный проект, но в перспективе оборачивается слишком большим
разочарованием. Новые красные на вопрос, кто является нашим субъектом
и проводником к иным отношениям? — тавтологично отвечают только: тот, кто
является. Тот, кто берет на себя эту задачу и кого хватило, чтобы ей
соответствовать. Выходец из любого класса, конфессии, интеллектуальной
семьи. Другой вопрос, что начавший это движение неизбежно возводит в своем
сознании этаж, стоящий над классом, конфессией, семьей, попадая в
своеобразное международное братство, интернационал несогласных и
сопротивляющихся. Через вышеназванную тавтологию "новые красные"
исключают обреченность. Тот, у кого хватает чувства истории, чтобы
соответствовать требованиям, высказанным левыми к революционному классу,
тот, кто способен к мобилизации, внешне противопоказанной
обстоятельствами, найдется всегда и в самом неожиданном месте. После
окончания холодной войны современная капиталистическая метрополия чем
дальше, тем больше напоминает как раз мир тотальной демобилизации, а
современная массовая культура, заполняющая основную часть не занятого
работой времени, в своих сюжетах, темах и принципах есть бесконечный и
непрерывно перелистываемый семьями дембельский альбом, эксплуатирующий
героические сюжеты прошлого. Найдется новый автор, который докажет и
назовет точный социальный адрес очередной кандидатуры в исторические
субъекты. И можно знать заранее, что адрес этот будет отнюдь не
окончательным. Пока же все коллективные кандидатуры остаются лишь благими
пожеланиями интеллектуалов. Фрейдомарксисты тридцать лет назад верили в
авангардное искусство и всевозможные меньшинства: от национальных до
сексуальных. Маоисты обожествляли партизан третьего мира. Борис
Кагарлицкий в своей новой книге предсказывает, что именно кризис среднего
класса заставит его представителей стать субъектами прогресса. Александр
Бузгалин противопоставляет людей, "изобретающих отношения", способных к
социальному творчеству, людям, навсегда "запаянным" и действующим согласно
"выученному" сценарию, находя и тех и других на любом социальном этаже.
Левые сегодня выигрывают и бесконечно расширяют социальную базу, если не
называют точного общественного адреса "своих", но внятно перечисляют все
требующиеся черты. Именно на этом принципе построена массовость западного
"антиглобализма".
4. Прогресс и теология.
Наглядным
примером такой продуктивной раскомплексованности является отказ левых от
однозначного атеизма и более внимательное отношение к верующим самых
разных толков. Диалектика учит нас проводить границы внутри любых явлений,
находя в них "свою, прогрессивную" и "чужую, реакционную" стороны, и,
соответственно, взаимодействовать с правильной стороной явления против
неправильной. Такой подход должен распространяться и в область религии.
Один из самых интересных разговоров в Голицыно был на семинаре Гейдара
Джемаля именно на эту тему. Медиамашине капитализма удалось свести
саму идею социального прогресса (т.е. прогресса отношений) к непрерывному
улучшению стиральных машин (т.е. к узко технологическому пониманию
развития). В самом общем смысле социальный прогресс это рост уровня
доверия между людьми. Гарантом такого роста альтруистической солидарности
часто становится внутреннее откровение, излагаемое людьми в терминах той
или иной религии. Теология освобождения имеет общее содержание и множество
форм выражения: "красный католицизм", без которого не было бы
сандинистской революции в Никарагуа и партизанских районов в Колумбии.
Турецкое коммунистическое движение, прочно связанное с "еретическим"
алавитским исламом. "Красный мулла" Хайдар Шарифов, благословлявший бойцов
таджикского Народного Фронта. Идеолог французской компартии Роже Гароди,
принявший мусульманство, и многие ветераны итальянских "Красных бригад",
последовавшие его примеру. "Растаманы" и "друиды" на антиглобалистких
демонстрациях. И множество других примеров "расширения базы
сопротивления".
5. Три базовых сценария
пропаганды.
С учетом вышесказанного новые красные используют
три основных пропагандистких сценария, варьируя их в зависимости от
региона, аудитории и местных настроений. Три этих сценария отвечают трем
основным мировоззренческим сюжетам, к которым могут быть сведены
человеческие представления о реальности. Первый мировоззренческий
сюжет практически отождествляет человека с демиургом реальности.
История в этом сюжете есть возможность устранения недоразумений между
человеком как представителем творящего принципа и самим этим принципом.
Второй сюжет предполагает драматическое противоречие между
миром принципов и миром их реализации. Остается вечно выяснять опытным
путем разрешимо ли это противоречие, однако, оно никогда не устранимо
бесповоротно. Противоречие вновь и вновь стремится к возвращению.
Третий сюжет исходит из отсутствия у человека каких бы то ни
было эксклюзивных прав на реальность, а значит, любой бунт против
"смыслооставленности" имеет исключительно внутреннее значение, является
самодостаточным. Прежде чем начать действовать, левые должны уяснить
для себя мировоззренческий сюжет аудитории, в которой они оказались, чтобы
выбрать сценарий.
Первый сценарий предполагает необходимость
и возможность прорыва на территории самых обеспеченных, индустриально и
информационно развитых стран, т.е. постиндустриальный социализм на
исторической родине транснациональных корпораций. В подтверждение такой
вероятности приводится антиглобалистский всплеск. Согласно этому сценарию,
практика состоит в том, чтобы поддерживать любой — профсоюзный,
феминистский, экологический и т.п. — - протест, углублять всякое
сопротивление, придавая локальному недовольству глобальный смысл,
требовать до тех пор, пока система не будет дезорганизована требующим
фронтом и не начнет рушиться под давлением изнутри. Недостаточная
активность населения для реализации такого сценария объясняется левыми
"патологизацией толп", осуществляемой с помощью медиамашины, и потому
столько внимания уделяется росту и распространению альтернативного стиля
жизни — поведения — - сознания, призванных в перспективе конкурировать с
телевизионным облучением и вывести из пассивности достаточное для прорыва
число людей. Для мобилизации людей ради этого сценария применяются
варианты ориентирующих утопий. Например: постиндустриальный социализм
даст возможность перераспределения корпоративных средств, что приведет к
повсеместной автоматизации, а следовательно, сделает любую работу отныне
необязательной. Каждый житель земли по праву рождения будет получать
необходимое для жизни пособие и сам станет распоряжаться своим временем и
энергией. Труд станет исключительно добровольным. Большинство людей в
первом же послереволюционном поколении станут тратить себя на творчество и
свободную интеллектуальную деятельность. Современные технологии вполне
позволяют достигнуть такого результата в самом ближайшем будущем, однако
это будущее не наступает, потому что оно не сулит сверхприбылей
корпорациям, упраздняет подавляющие и подавляемые классы и ставит
государственную власть перед проблемой ничем не занятых праздных толп.
Система обеспечивает не оправданный уровень "измотанности" людей, чтобы
вечно откладывать их будущее. Следовательно, нужно упразднить корпорации,
отменить эксплуатацию и растворить государства при помощи повсеместной
самоорганизации людей, объединенных прогрессивными настроениями.
Такой, наиболее оптимистический, сценарий находит приверженцев скорее
в странах "золотого миллиарда", либо среди людей среднего класса,
гуманитарных студентов и склонных к личной самостоятельности высоко
оплачиваемых профессионалов.
Второй сценарий более
драматичен и находит аудиторию скорее в странах второго и третьего мира, а
так же в группах, традиционно склонных к общинности, коллективному
энтузиазму, здоровому аскетизму и соблюдению неписаных норм народной
этики. Согласно этому сценарию, никакого освободительного прорыва в
странах капиталистических метрополий давно уже произойти не может т.к.
метрополии практикуют в отношении всей остальной планеты неэквивалентный
экономический обмен. На евро-американской территории "золотого миллиарда"
существует искусственно завышенный уровень жизни, который никогда не был
бы достигнут без тотального планетарного грабежа, а значит, все граждане
этих стран, включая самых эксплуатируемых, объективно относятся к
"коллективным эксплуататорам" остального мира и поддерживать их борьбу за
дальнейшее улучшение качества жизни исторически бессмысленно. Поддержка
любых экономических и социальных требований в развитых странах приведет
отнюдь не к дележу собственности и власти в пользу нуждающихся, но к еще
более мучительной эксплуатации третьих стран. Следовательно, несмотря на
то, что интеллектуальный ресурс обеспечения борьбы находится в наиболее
развитых странах, прорыв ожидается вовсе не на их территории, но в третьем
(или втором) мире, где в обостренной форме сохранились все неустранимые
противоречия. Раз поддержка протеста в развитых странах стратегически
неверна, значит все усилия левых должны быть перенесены за пределы
стран-метрополий. Именно такой ход мысли был использован сапатистским
восстанием в Мексике для создания международного имиджа, без которого
движение индейцев в штате Чьяпас осталось бы мало кому интересным
провинциальным событием. Именно из этого исходила Партия Труда, победившая
в Бразилии и "красный" президент Чавес, победивший в Венесуэле.
Неизбежен геополитический конфликт "вышедших из под контроля"
территорий с мировой метрополией, и появление, вместо одного, двух
планетарных проектов — мирового глобализма против мирового интернационала
несогласных. Постсоветская территория в такой оптике оценивается как
стремительно распадающаяся на "столичное" меньшинство, с некоторыми
оговорками умещающееся в стандарт жизни "золотого миллиарда" и основное
население новых стран, возникших на территории советского блока, жизнь
которых окончательно скатывается к условиям и правилам третьего мира.
Поэтому конфликт настроений, вкусов и сюжетов сопротивления в мегаполисах
(первый сценарий) и провинции (второй сценарий) должен учитываться левыми.
Например, если в первом сценарии акцент делается на небывалую
реализацию индивидуальных возможностей личности и отказ от массы системных
запретов и ограничений, то во втором, адресованном другой аудитории, особо
могут подчеркиваться мотивы коллективной ответственности и классовой
справедливости, а грядущее выяснение отношений между угнетенными и
угнетателями приобретает мифологически экзальтированную окраску, вплоть до
эсхатологических настроений, как в латиноамериканской "теологии
освобождения".
Третий сценарий рассчитан на единиц, которые
не нашли себя в системе, но не в силу отставания от неё, а наоборот — по
причине невостребованного обгона, "оверквалификейшн". Всегда есть люди,
добившиеся гораздо большего, чем нужно для реализации принятой в обществе
нормы счастья. Именно эти люди, у которых "есть все и еще чуть-чуть",
острее других могут чувствовать всю уродливость предлагаемой системой
"реализации". "Отложенное будущее" проявляется в них посредством никуда не
умещающегося избытка личного ресурса. Не смотря на их малочисленность,
эффект от таких людей, трудно переоценить. В третьем сценарии
капитализм полностью справляется со всеми глобальными противоречиями,
существовавшими в его системе. Справляется с помощью выведения новых,
контролируемых при помощи зрелища, одномерных людей, двуногих насосов с
заранее смоделированным сознанием, прогоняющих сквозь себя в разном
направлении большие и малые потоки капитала. Среди этих фантомов, жизнь
которых не имеет никакого внекапиталистического смысла, существуют лишь
единицы, сохраняющие видовое достоинство и незапрограммированные цели и
желания. Задача таких единиц — поиск себе подобных и объединение в
альянсы. В наиболее мрачных киберпанковских вариантах третьего
сценария интеллектуальная и преобразующая мир функция человека вообще
постепенно передается более способному к решению таких задач
искусственному разуму машин, суперкомпьютеры ближайшего будущего
перехватывают факел эволюции у человечества, пробежавшего свой круг и
впавшего на финише в капиталистический маразм. Люди как вид остаются, не
вписавшись в исторический поворот, на периферии истории мира. Их более
деятельные и совершенные создания, ставшие передовым отрядом
трансформаторов реальности, все сильнее удаляются от бессмысленной и не
способной качественно измениться человеческой толпы. Страх перед такой
перспективой брутально выражен в фильмах о Терминаторе, не объясняющем ЧЕМ
же именно люди лучше машин. При всем пессимизме такого взгляда, именно он
мобилизует вышеописанных единиц ради действия "вопреки происходящему", как
в знаменитом романе Стругацких "Трудно быть богом".
6.Уровень
доверия.
Возможно, главное послание новых красных это попытка
оценки любых коллективов по достигнутому в них уровню доверия, а не по
экономическим или информационным показателям. Уровень доверия в разных
сообществах может оставаться в рамках семьи, клана, банды, этнической
диаспоры и т.д. Может понижаться (победа разделяющей и властвующей
системы) или повышаться (успех прогрессивного проекта). Людьми, которые не
доверяют друг другу, просто управлять, достаточно определить границу: где
кончается их уровень и с какой ноты они уже могут быть противопоставлены
друг другу. Даже отец классического анархизма князь Кропоткин
признавался, что впервые серьезно ощутил губительное влияние власти на
личность, путешествуя по Сибири и наблюдая ежедневную жизнь кочующих
автохтонов и скрывшихся от "петербургского антихриста" духоборческих
общин. И там и там был выражен совершенно непредставимый для столичного
жителя уровень доверия. Именно тогда главный общественный вопрос был для
Петра Алексеевича решён, а европейская прудоновская терминология
потребовалась для того, чтобы сформулировать это решение в доступной
тогдашней интеллигенции форме. Проблема доверия прямо связана с
мировоззрением и методологией. Мировоззрение людей массового буржуазного
общества не может превратиться в методологию, т.е. стать их практическим
повседневным руководством, оно невротически отчуждено и напоминает скорее
мифологию, воплощенную не в буквальной реализации, но в потребительском
ритуале. Отчужденное мировоззрение, в какой бы лексике оно не
выражалось и в харизме каких бы лидеров не воплощалось, остается мифом,
принимает желаемое за действительное. Многочисленные фабрики грёз, с
конвейеров которых сходят массовые легенды, эксплуатируют как раз эту
невозможность превращения мировоззрения из мифа в метод. Таких людей
ничего не стоит подчинять сколь угодно долго, используя объекты их мифа
как вечную и никогда не достижимую приманку. Зато с теми, кто личным
усилием сделал своё мировоззрение методологией, остается либо бороться,
либо дружить, их существование становится для Системы фактом, игнорировать
который нельзя. В минуты общественного подъема вас примут за своего и
разделят с вами всё, что имеют, только из-за вашей принадлежности к
побеждающему классу или освобождающейся нации. Уровень доверия в рамках
целого народа описан в советской сказке о Кибальчише и военной тайне.
Тайну знала вся страна, но никто её не выдал. "Экстремальная"
литература второй половины двадцатого века демонстрирует как центральную
проблему нечто обратное, кризис доверия даже в границах сознания отдельной
атомарной личности. У единственного, всегда одного и того же, героя,
уровень доверия понижен до нуля, т.е. герой доверяет только себе, но за
этим нулем быстро обнаруживается минусовой ряд, навязчивая тема — - герой
перестает доверять себе и распадается на созвездие спорящих и
конкурирующих несчастных сущностей. Глобалистcкая социальная философия
в лице Фрэнсиса Фукуямы или Жака Аттали, нарочно смешивает такие понятия,
как "уровень доверия" и "уровень корпоративности", заминая бескорыстную
основу доверия в отличие от корпоративности, исходящей из обязательного,
заранее оговоренного наказания для нарушителей соглашения. Доверие не
предполагает никакой внешней ответственности, кроме ответственности перед
самим собой и историей своего вида, и степень этой ответственности,
достигнутая каждым из нас, и определяет наш личный градус
доверия. "Корпоративность" Фукуямы выгодна монополистическому
капитализму как основа его плановости. Плановость современного
корпоративного хозяйства должна держаться на чем-то пародирующем доверие,
ведь буржуазность это синоним паразитарности и заимствования, у неё нет
никаких собственных оснований для самосохранения, кроме сценариев,
украденных и искаженных либо в докапиталистическом прошлом, либо в
посткапиталистическом "полагаемом будущем". Культ доверия, не
искаженного корпоративностью — - социальная миссия левых. Чем больше людей
готово помочь вам, участвовать в вашей жизни, считая её и своим делом, тем
ближе человеческий вид, по мнению новых красных, к самореализации.
7. Ситуация.
Я пытался изложить темы и сюжеты,
необходимые гипотетическому "Союзу Левых Сил" для социального успеха. Но
объективные предпосылки своего социального успеха левые всегда искали не
столько в самих себе, сколько в анализе конкретной ситуации. Вот её
главные черты: Глобализация была для кого-то политическим успехом
(объединение буржуазных элит в одну, транснациональную), но обернулась
экономическим провалом. Темпы роста мировой экономики сейчас ниже, чем в
"кризисных" 70-ых. В 60-ых США, главный субъект глобализации, разгоняли
мировую экономику, вывозя капитал, но сегодня они превратились в
"пылесос", постоянно требующий инвестиций извне, и все равно внутренние
накопления падают. Межимпериалистические противоречия между США и Европой
обострились до неприличия, что видно из разницы их позиций по иракской
войне и конкуренции двух мировых валют. Собственно, глобализация была
прервана в 20-ых годах прошлого века, после возникновения
социалистического лагеря, давшего надежду на иную историю, и теперь вновь
ситуация требует от нас, левых, принципиальной альтернативы. Такая
альтернатива может быть сформулирована только на "глобальном" фоне
международной ситуации. Игнорирование такого самовосприятия, как и вообще
игнорирование базового уровня, всегда превращало левое движение в объект
частных манипуляций и скучноватую социальную службу без особенных амбиций
и перспектив.
Все права защищены. Копирование материалов без письменного уведомления авторов сайта запрещено
