Россия нашего времени вершит судьбы Европы и Азии. Она — шестая часть света, Евразия, узел и начало новой мировой культуры"
«Евразийство» (формулировка 1927 года)
Web-проект кандидата философских наук
Рустема Вахитова
Издание современных левых евразийцев
главная  |  о проекте  |  авторы  |  злоба дня  |  библиотека  |  art  |  ссылки  |  гостевая  |  наша почта

Nota Bene
Наши статьи отвечают на вопросы
Наши Архивы
Первоисточники евразийства
Наши Соратники
Кнопки

КЛИКНИ, ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ HTML-КОД КНОПКИ


Яндекс цитирования





Д. Н. СТЕПАНОВ

ЕВРАЗИЙСТВО:
ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

Евразийство — крупнейшее течение русской научной и общественной мысли ХХ века. Оно сложилось в среде российской пореволюционной эмиграции в 1921 году, и на 20-е годы приходится период его наибольшего расцвета. В конце 20-х годов движение пережило затяжной и тяжелый кризис, который привел к его расколу. В 1930-е годы Евразийство продолжало существовать, однако играло уже меньшую роль в общественной жизни эмиграции. После II мировой войны, в связи с арестом советскими карательными органами ряда видных евразийцев, Евразийство как организованное политическое движение прекратило существование, но его идеи отнюдь не утратили своего значения. В дальнейшем Евразийство нашло последователей в лице этнолога Л. Н. Гумилева (1912-1992) и др. В наши дни Евразийство возрождается.

Евразийцами 20-30-х гг. были созданы научные работы, посвященные географии, природе, истории нашей страны в целом, и, в том числе, этнической истории народов России. Помимо россиеведения евразийцы занимались созданием и обоснованием качественно новых принципов национальной идеологии России и осуществляли на их основе политическое действие.

Концепции евразийцев основаны на науке, так сказать, высшей марки. Это объясняется тем, что участниками евразийского движения были выдающиеся российские ученые первой половины ХХ в.: всемирно известный филолог Н. С. Трубецкой (1890-1938), экономист и географ П. Н. Савицкий (1895-1968), правовед и философ Н. Н. Алексеев (1879-1964) и др. Убежденными евразийцами были, к сожалению, мало известные современному читателю государствовед М. В. Шахматов (1888-1943) и философ Г. Н. Полковников (1902-1973). Одним из создателей исторической концепции Евразийства явился признанный в последнее время на родине историк Г. В. Вернадский, сочувствовал ему другой крупный историк-эмигрант — С. Г. Пушкарев. К евразийцам принадлежал религиозный философ В. Н. Ильин.

Именно этим великолепным созвездием имен обусловлен высокий уровень евразийской научной работы и ее непреходящее значение. Работая каждый в своей области, они, используя своеобразное "разделение труда", создали научное мировоззрение (не в марксистском, а точном смысле этого понятия), многие элементы которого были впоследствии подтверждены более поздними научными изысканиями или самим ходом истории. К таковым элементам Евразийства относятся, например, теория языковых союзов Н. С. Трубецкого и Р. О. Якобсона.

Этой слаженной работой многих крупных умов мы обязаны, прежде всего, П. Н. Савицкому, деятельному организатору и бессменному лидеру Евразийства.

Говоря о причинах возникновения Евразийства, многие его оппоненты (в частности — Н. А. Бердяев) утверждали, что оно, хоть и не оригинально по своей идеологии, но возникло исключительно спонтанно, под влиянием катастрофической послереволюционной ситуации (1). Это верно лишь отчасти. Действительно, многих людей, в том числе и будущих евразийцев, серьезно задуматься над судьбами родины заставили именно Мировая война и революция. Но концептуальная основа Евразийства начала складываться в сознании двух основных его лидеров — П. Н. Савицкого и Н. С. Трубецкого еще до этих событий. Национальный перелом в умах русской интеллигенции назревал уже давно. Трагические обстоятельства первых десятилетий ХХ века только ускорили его наступление.

Евразийство возникло не на пустом месте, оно развилось в русле самобытной и яркой традиции. Своими предшественниками евразийцы считали ту традицию общественной и философской мысли России, для которой "...следует считать характерным отрицание европейской культуры, как общечеловеческой, — пишет К. И. Флоровская, — в частности — утверждение ее непригодности для пересадки на русскую почву; раскрытие самобытности русской культуры и ее независимости от культуры европейской, ввиду того, что русская культура имеет своими истоками византийское православие и родовое самодержавие. К этому направлению следует причислить славянофилов, [Ф. М.] Достоевского, [К. Н.] Леонтьева, [Н. Я.] Данилевского и, в особых поворотах, [Д. И.] Менделеева, [В. О.] Ключевского и многих других." (2) "Если и можно и должно кого-либо считать идеологическими предшественниками евразийцев, то это именно этих людей, так или иначе в своих утверждениях совпадавших с теми или иными утверждениями евразийцев." — заключает К. И. Флоровская (3).

Следует, однако, отметить, что евразийцы всегда отделяли себя от славянофилов, говоря о том, что славянофильские идеи (но отнюдь не сам его дух) отчасти устарели. Многие славянофильские утверждения середины ХIX в. евразийцы решительно пересмотрели.

Предшественником географической концепции П. Н. Савицкого был географ и общественный деятель панславистского направления В. И. Ламанский (1833-1914), основы геополитики России можно найти и в трудах Д. И. Менделеева. Таким образом, Евразийство, несмотря на известные различия, продолжало, в общем, уже сложившуюся и достаточно развитую традицию славянофильской и почвеннической (постславянофильской) мысли (К. Н. Леонтьев, Н. Я. Данилевский). Историческая концепция Евразийства, — существенное место в которой отводилось истории кочевых народов Евразии, монголо-татарского ига и его оценке, — имела предшественника в лице консервативного мыслителя первой половины ХIX века М. Л. Магницкого (1778-1855), который в полемике с Н. М. Карамзиным говорил и о положительных сторонах последнего явления.

Своеобразным и ярким предшественником Евразийства уже в нашем столетии можно считать В. Ф. Эрна (1882-1917), религиозного философа и публициста. На это указывал и Н. А. Бердяев, называя Эрна "типичным евразийцем по настроению" (4). Но для Бердяева эта аналогия, по-видимому, объяснялась исключительно схожестью эмоционального настроя тех и другого. Однако современные исследователи указывают и на идеологическое предвосхищение Эрном Евразийства. Речь идет о цикле его лекций "Время славянофильствует...", относящихся к 1914 году, и вызванных национальным подъемом, испытанным частью русского общества в связи с началом Великой войны. Выражение это стало крылатым и использовалось, в том числе, и в евразийской среде, где было переделано на иной лад: "Время евразийствует." Основным тезисом Эрна было то, что само время, то есть совокупность новых жизненных условий, не отвлеченное умствование, а новая историческая реальность, побуждает славянофильство к возрождению, и оно вновь должно обрести силу. "Своим положением, — писал он, — я хочу сказать, что каково бы ни было массовое сознание образованных русских людей, мы фактически вступаем в славянофильский эон [вообще эон — термин гностической философии; здесь — период — Д.С.] нашей истории" (5). Он верно отметил существовавшую тенденцию. Действительно, старые идеологические установки интеллигенции на безусловный европоцентризм, которые основывались на обожествлении европейской цивилизации, с началом Мировой войны полностью лишились своего гуманистического пафоса. История безоговорочно опровергла подобную идеологию, и естественно, что к новой жизни пробуждались славянофильские воззрения, до этого пребывавшие в костном сознании интеллигенции на втором плане. Почва для развития Евразийства была подготовлена, и оно ознаменовало собой новый и качественно отличный от предыдущих этап становления национальной идеи. Таким образом, Эрна можно считать, в известном смысле, непосредственным предшественником Евразийства.

Взгляды кн. Трубецкого на место европейской цивилизации в мире и географическая концепция Савицкого, в основе своей, сформировались еще до революции, на что указывали сами ученые (6).

Появление Евразийства было закономерно и обусловлено всей логикой развития самобытной отечественной мысли. Революция же и Гражданская война, завершившаяся поражением Белого движения, к участникам которого, так или иначе, принадлежали евразийцы, стали только поводом для развития Евразийства.

Евразийство, на наш взгляд, вобрав в себя наиболее конструктивные элементы предыдущих концепций российской национальной идеологии, и сформировавшись в совершенно новой послереволюционной ситуации, которая предъявляла повышенные требования к носителям русского самосознания, и стало его вершиной, воплотив в себе наиболее полную и вместе с тем современную национальную доктрину России.

Может, однако, возникнуть обоснованный вопрос: если Евразийство предлагало действительно истинную идеологию, то почему же большинство эмиграции не только не поддержало его, но проявило к нему враждебность, и, в конечном счете, практически евразийские замыслы осуществлены не были? Причины этого нужно искать в самой природе российской послереволюционной эмиграции, политической ситуации в ней. Спектр политических течений эмиграции первой волны был безнадежно убог: политически активные эмигранты были приверженцами дореволюционных партий (кадетов, эсеров, меньшевиков, монархического движения и т.п.) и отказывались смотреть дальше партийного горизонта. Старые партии, попав в эмиграцию, перенесли с собой туда и все межпартийные раздоры, в которых прошло последнее десятилетие предреволюционной России. Жестко, но, по сути, верно говорил об этом один из евразийских авторов: "Защита старых идеологических систем различных эмигрантских партий, представляющих собой продукт упадочности и разложения русской предреволюционной государственности (так сказать, худшие ее элементы, вернее самый трупный яд старорежимной государственности), так же мало будет способствовать возрождению России, как и безоговорочное отрицание последствий революции" (7). Во-первых, политические программы этих партий безнадежно устарели и не отвечали пореволюционной ситуации. Во-вторых, для успешного противостояния эмиграции коммунистическому режиму требовалось объединение всех ее сил, если не на принципах единой национальной идеологии, то, по крайней мере, на единой платформе борьбы с большевизмом, что было бы вполне возможно при ином отношении партий к инакомыслящим. Этот путь общественность эмиграции отвергла.

С появлением пореволюционных течений, в которых отразились конструктивные тенденции поиска новых путей, ситуация принципиально не изменилась: каждое из них считало свой "способ спасения Руси" единственно верным и отрицало другие. Этой политической раздробленностью объясняется крах эмиграции как политической силы вообще, и Евразийства, как наиболее конструктивного из ее направлений. Таким образом, евразийцев привели к политической неудаче не "ущербность" их идеологии и мировоззрения, но условия времени, и, главное, "свирепый идиотизм" адептов предреволюционных партий, победивший здравый смысл. Итак, — упрекать Евразийство в исторической и политической "неполноценности" — объективных поводов нет.

Конечно, со времени существования "классического" Евразийства (20-30-е гг.) прошел очень значительный промежуток времени. Но в историческом масштабе, "с точки зрения вечности", полвека — величина относительно малая. Этап развития наук, на котором базировались евразийцы, уже пройден. Но, во-первых, развитие науки шло, во многом, по направлениям, так или иначе предсказанным евразийцами, во-вторых, с объективной точки зрения современная эволюция научного знания сводится только ко все большему, по сравнению с предыдущими этапами, накоплению фактической информации, поэтому она не может опровергнуть базовую концепцию, заложенную в прошлом, если только она не противоречит вновь устанавливаемым фактам, а только дополнить ее. Евразийские научные теории, весь евразийский комплекс россиеведения, следовательно, не утратил своего значения, так как современной наукой не установлено ничего, что бы ему противоречило. Евразийские научные разработки и теории не вступают в противоречие с современным состоянием науки. Их можно дополнять, несколько корректировать с учетом новых научных данных, развивать, как это делал Л. Н. Гумилев, и делают его последователи, но в целом концептуальная евразийская система россиеведения остается ценнейшим достижением русской науки и мировой науки вообще.

Духовной основой Евразийства была Православная вера и убежденный патриотизм, заключавшийся, однако, не в обоготворении исторически существовавших форм государственности прошлого, что свойственно, к несчастью, этому чувству, но в непосредственной любви к России, в какой бы форме исторического бытия она ни находилась. Другой, не менее характерной чертой евразийцев было их творческое отношение к миру: он не представлялся им раз и навсегда образовавшейся данностью, но осознавался ими в своей пластичности, подверженности как постоянной эволюции, так и творческому воздействию человека. Отсюда смелость новых утверждений, творческая активность евразийцев. Познание России и мира и самопознание были для них не самоцелью: они считали необходимым узнанные ими истины воплотить в жизнь. Вера в Бога и Россию двигала евразийцев от идеи к действительности.

Созданная евразийцами национальная доктрина России-Евразии по воле истории не была осуществлена непосредственно в период ее появления. Но это не может говорить в пользу признания ее исторически неполноценного или ограниченно-временного значения. "Большое видится на расстояньи", и смысл того или иного явления, открывшего миру новую правду, зачастую осознается далеко не сразу. Так и происходит с Евразийством — отвергнутое современниками, оно ждет своего часа, чтобы быть осознанным потомками.

Прочувствовав и осознав историческую правду, евразийцы не могли на этом остановиться. Они стремилось к преображению действительности, к духовному деланию и политическому действию. И действие это основывалось не на абстрактных формулах, как коммунизм и идеологии предреволюционных партий, оно прорастало через разум из той же самой действительности. "...Евразийская идеология не есть построение a priori, но есть осознание фактов реальной действительности, идеологическое оформление того, что предстояло сознанию многих в эпоху катаклизма и переоценки ценностей" (8). Именно в силу своей жизненности, четкого видения пореволюционной действительности, Евразийство стало наиболее значимым движением русской эмиграции.

Стремясь к преображению России в духе традиции "русской правды", евразийцы создали политическую доктрину, существеннейшим образом отличную как от западной демократии, так и от социализма. Евразийская идеократическая государственность отнюдь не была близка к фашизму, как пытаются представить некоторые ее современные критики. Она, в противоположность тоталитарной, не основывалась на подавлении личности, — евразийцы, наоборот, стремились к созданию развитой персоналогии, и в евразийской государственности не "Левиафан" государства поглощает личность, а отдельные личности составляют единое целое — личность симфоническую. Более того — вся философия Евразийства строится на понятии личности. Но для евразийца личность — не самодовлеющее и самоценное "эго", "монада, лишенная окон", а часть, — не менее от этого значимая, — более развитых соборных личностей — Церкви, нации, государства. Таким образом, не тоталитарное отрицание личности, а православная соборность, выводы религиозной философии, подкрепленные доводами права, утверждающие гармонию части и целого, лежат в основе евразийской концепции государства. Стержнем же соборного государства является государствообразующая идея. Из этого складывается евразийская идеократия. Таковы основы государственной идеологии, предлагаемые Евразийством.

В настоящее время на поиске национальной идеологии сосредоточены усилия представителей многих политических сил, и все понимают, что та сила, которой удастся создать таковую, станет господствующей в России будущего. Но национальная идеология России уже есть — это Евразийство.

Евразийство живо. Им интересуются, оно исследуется современными учеными с исторической, философской, геополитической сторон. В современной историографии Евразийства, на наш взгляд, наименее разработано изучение евразийской государственной доктрины. Но и в этом отношении наметилось изменение: переизданы работы не только Трубецкого и Савицкого, но и Н. Н. Алексеева — создателя евразийской философии государства и права (9). В интеллектуальной среде Евразийство прочно заняло место, и, очевидно, многими осознается как живой источник национальной идеи, мучительно искомой разными политическими лагерями.

Конечно, Евразийство в чем-то, в некоторых частностях, обусловленных преходящей исторической ситуацией, устарело. Но если оно и устарело, то — только в малом, незначительном. Бриллиант евразийской мысли, стоило только стереть с него архивную пыль, вновь засиял всеми своими гранями — философии, историографии, практических дел и заветов. Актуальнейшая задача современной национальной мысли России — тщательно анализировать идеологическое наследие "классического" Евразийства, с тем, чтобы отделить "наносное" и преходящее — ничтожная доля! — от вечного и актуального. Но на этом мы не имеем права останавливаться. Вновь обретшая актуальное бытие, евразийская доктрина уже не может стать только архивным материалом — она становится движущей идеей национального возрождения России! Поэтому мало осознать значение и миссию "классического" Евразийства, но следует искать путей практического осуществления этого грандиозного замысла, явившего вершину национальной мысли России.

Специфика евразийских взглядов заключается в том, что, во-первых, они не просто заявлялись декларативно, но и находили в трудах евразийцев детальное и научно аргументированное изложение (евразийцы редко писали политические программы, и в основном их идеи отражены в пространных научных статьях и монографиях). И, во-вторых, в — самой многосторонности и сложности евразийских научных концепций.

Можно сказать, что евразийцы на деле осуществили те идеи создания синтетического мировоззрения, достижения того "цельного знания", о котором говорили русские мыслители конца XIX — начала ХХ в. Действительно, их мировоззрение представляет собой синтез достижений целого ряда научных дисциплин, как естественных, так и гуманитарных. Евразийские концепции нашли отражение в трудах по географии, истории, философии, в ряде работ политологического характера и даже в художественном творчестве. Все эти элементы в совокупности и составляют целостную евразийскую доктрину, которая, однако, так и дождалась сколько-нибудь полного "систематического изложения", хотя попытки такового предпринимались и евразийцами-"классиками" и нашими современниками. Поэтому представляется нелегкой задачей кратко, в виде тезисов, изложить основы Евразийства с необходимой полнотой. И, тем не менее, это сделать необходимо.

Дальнейшее изложение представляет собой именно попытку более или менее кратко выразить основные идеи "классического" Евразийства. В дальнейшем мы предполагаем в ряде статей более углубленно исследовать отдельные элементы Евразийского мировоззрения, развить предлагаемые ниже тезисы и привести необходимую литературу. Теперь же, в качестве вводной части, предлагаем вниманию читателя краткое (насколько это возможно), конспективное изложение евразийских идей.

В виде тезисов основы Евразийства можно изложить следующим образом:

1. Россия является особым географическими миром, отличным как от Европы, так и от Азии. Об этом неоспоримо свидетельствуют ее географические особенности: наличие четко выделяющихся природных зон, расположенных подобно горизонтальным полосам флага, в отличие от Европы и Азии, где их расположение — "мозаически-дробное". Уральский горный хребет лишь условно разделяет эту горизонтально расположенную систему, так как никакого принципиального изменения в ней за его рубежом не происходит. Поэтому утверждение, что Европа продолжается до Урала, где начинается Азия, не имеет никакого научного основания. Напротив, география, а также почвоведение, неоспоримо свидетельствуют о существовании особого географического мира, приблизительно совпадающего с территорией Российской империи. Этот мир П. Н. Савицкий назвал Евразией.

2. Все народы мира живут во взаимодействии с географической средой; воздействуют на нее, но и сами испытывают ее воздействия. Поэтому понимание истории народа немыслимо без уяснения понятия месторазвития - совокупности естественных условий (особенности ландшафта, почвы, растительности, климата и т.п.), в которых разворачивается история данного народа. Влиянием месторазвития обусловлен ряд черт психологии, культуры, "менталитета" этноса. При этом разные народы, не связанные общностью происхождения, но длительное время сосуществующие в пределах одного месторазвития, могут становиться ближе друг к другу, чем народы изначально родственные, но развивающиеся в разных месторазвитиях. Поэтому, несмотря на очевидные различия между ними, русский народ может быть ближе к другим народам России: тюркским, финно-угорским и д.р., чем к славянам, привязанным к европейскому месторазвитию. Это важный пункт, различающий Евразийство и славянофильские утопии.

3. Существует особый туранский этнопсихологический тип, присущий кочевым народам Азии. Для него, в частности, характерны: приоритет духовного над материальным, стремление к четко очерченным и не допускающим "разброда и шатания" границам мировоззрения, устойчивым ценностям и формам самосознания. Эти черты в равной степени присущи и русскому народу, что позволяет говорить об общности ряда черт этнической психологии русских и туранцев, а так же о туранском элементе в русской культуре (Н. С. Трубецкой).

4. Помимо генетического родства языков существует еще родство иного порядка, обусловленное не общим происхождением, а длительным соседством и взаимодействием языков. В результате такого взаимодействия складываются языковые союзы. Ряд сходных черт в языках русском с одной стороны и финно-угорских, тюркских, иных языках народов Евразии — с другой, говорит о существовании особого Евразийского языкового союза (Н. С. Трубецкой, Р. О. Якобсон).

5. Киевская Русь являлась нежизнеспособным государственным образованием, так как у русских князей не было представления о единой государственности, без которой самостоятельность Руси была невозможна, и они не ставили себе никаких широких исторических задач. Располагаясь на западной окраине Евразии, Киевская Русь была ограничена узкой территорией, она была протянута в меридиональном направлении. Но власть над всей Евразией неминуемо должна была сосредоточиться в руках того народа, который будет действовать в направлении параллелей, так как прямоугольник степей, протянутый на громадные расстояния от Карпат до Хингана, обеспечивал безусловное господство над всем континентом. Те народы, которые занимали степи, были безраздельными властителями всей Евразии. Естественно, что это были кочевые народы — вначале скифы, затем гунны. С исчезновением последних вопрос о господстве над степью, а следовательно — над всей Евразией оставался открытым. Задача состояла в том, чтобы мощным колонизационным движением по линии Восток — Запад объединить Евразию. Русичи не могли и не хотели исполнить эту задачу. В то же время монголы, переживавшие период пассионарности (термин Л. Н. Гумилева), были способны к этому. И они объединили континент под своей властью. Слишком наивно было бы полагать, что колонизационное движение монголов было вызвано волей отдельных лиц — оно совершалось с неизбежностью исторического закона. "Природа не терпит пустоты". Огромные пространства Евразии должны были быть заполнены. Эту необходимую роль взяли на себя монголы.

6. Для России монгольское иго было не злом, а благом. Русские книжники осознавали нашествие монголов не как беспричинное бедствие, а как Божью кару за грехи междоусобных войн. На это обстоятельство не обращают должного внимания. "Егоже любит Господь, наказует" (Евр., XII, 6). Наказание посылается Богом не ради наказания как такового, а для исправления. И именно такова роль наказания Руси монгольским игом. Оно служило к исправлению Руси и свое назначение выполнило. В горниле монгольского ига развилось и окрепло национальное чувство восточных славян, превратившее их затем в русскую нацию. При этом следует помнить, что монголы отличались веротерпимостью. Чингисхан и его ближайшие наследники требовали политического подчинения, но не касались области веры. И монголы были далеко не однородны по религиозному признаку: кроме мусульман, буддистов, приверженцев разных форм шаманизма и язычества, среди них были и христиане. Всегда умалчивали о том, что среди монголов было немало и православных. С открытием в столице Золотой орды, Сарае, епископской кафедры (1261 г.) это число еще увеличилось. Монголом по национальности был Св. Петр, царевич Ордынский. Потом, в 1312 г., хан Узбек попытался ввести мусульманство в качестве официальной религии. И с этого времени начинаются гонения на христиан. Но в той же степени, как и русские, этим репрессиям подверглись сами монголы-христиане. Они массами бежали на Русь, ища здесь убежища, и находили его. Уже этого одного факта достаточно, чтобы понять — отношения русских и монголов не носили характера непримиримой вражды.

Русские переняли у монголов те необходимые элементы единого государства, которых у нас не было — систему сообщений (почтовые станции) и финансовую систему. Об этом свидетельствуют слова тюркские по происхождению: ям (почтовая станция; отсюда — ямская гоньба, ямщик и т.п.), деньги, алтын и т.п. Если бы в России существовали денотаты этих понятий — системы связи и финансов — то не было бы смысла их переименовывать. Ясно, что эти слова вошли в русский язык вмести с обозначаемыми ими реалиями, заимствованными у монголов. Не было на Руси системы государственного управления вообще, не существовало развитого класса чиновников, способного управлять масштабным государственным образованием. У монголов все это было. А без этих систем Русь вечно оставалась бы в состоянии феодальной раздробленности.

Таким образом, основы государственности Московской Руси, помимо византийских истоков, имеют еще монгольские. Одним словом, из Византии на Русь вместе с верой пришла только государственная идеология, но практика государственного строительства, основы российского государственного аппарата имели образцом монгольские реалии.

7. После распадения Монгольской империи на ряд улусов, с последующим еще более мелким дроблением некогда единой государственности, Евразия снова оказалась разъединенной. Но единый природный мир не может не тяготеть и к политическому единству. Нужна была новая сила, способная объединить Евразию. Теперь этой силой стала Россия, обогащенная опытом монгольского государственного строительства. Началось колонизационное движение русских на восток, приведшее к образованию Московского царства, вышедшего к Тихому океану. Евразия снова была объединена новой исторической силой — русским народом.

8. Эти процессы укладываются в периодическую схему Г. В. Вернадского, согласно которой единая государственность на просторах Евразии периодически сменяется раздробленностью и наоборот. В это схему укладывается и распад единого государства в 1991 г., однако из нее же явствует, что с неизбежностью исторической закономерности это единство будет восстановлено.

9. Петр I превратил Московское царство в Российскую империю. Евразийцы не отрицали и не могли отрицать положительных сторон государственности императорского периода, но считали при этом, что европеизация России была проведена необдуманно — огулом, без какого-либо чувства меры и целесообразности. В этом — одна из причин революции 1917 г. Правящий слой России отказался от национальных культурных традиций и стал бездумно копировать культуру (и бескультурье) европейцев, широкие же массы народа продолжали жить культурой национальной. Поэтому между народом и правящим слоем образовался разрыв, более того, — в народе утвердился взгляд на барина как на некоего иностранца. Этот раскол нации стал одной из причин краха Империи.

10. Евразийцы безусловно отрицали наивный взгляд на революцию, согласно которому ее ни с того ни с сего просто "сделали" люди, приехавшие в пломбированных вагонах. Нет, причины революции были глубоки, многообразны. Силы, приведшие к взрыву, зрели не одно столетие. Крах Империи был предрешен, и во многом подготовлялся поведением самого ее правящего слоя.

11. В развернувшейся после революции гражданской борьбе белые армии были обречены на неудачу. Как бы ни был высок героизм белых офицеров и солдат, победа над большевизмом могла быть достигнута только противопоставлением ему соразмерной по силе идеологии. Такой идеологии не было и не могло быть ни у вождей и лидеров Белого движения, ни у какой-либо из существовавших в России политических партий. Но такая идеология была создана евразийцами.

12. Они признавали как неоспоримый факт, что революция коренным образом изменила и Россию и мир, и что возврат в прошлое, к России императорского (петербургского) периода невозможен, да и не нужен, ибо в нем коренились причины революции. В тоже время революцией создано много нового. Эмигранты вообще склонны были отрицать все созданное революцией. Евразийцы же признавали, что в результате ее, не столько благодаря, сколько вопреки коммунистам, создано много жизнеспособного, хорошего и пригодного для строительства национального государства в будущем.

Этими положительными следствиями революции было следующее: коммунисты, пытавшиеся навязать России новейшую европейскую идеологию, ее наиболее радикальные европеизаторы, на деле добились обратного; Россия была противопоставлена Европе, выключена из сферы ее влияния. Коммунисты повели копанию против Православия с целью его уничтожения, этим добились отступничества колеблющихся, но и небывалого духовного взлета в тысячах русских людей, небывалого напряжения остроты религиозного чувства. Таким образом, вместе с внешним уничижением Церкви произошло ее внутреннее, духовное утверждение и возвышение.

Под руководством коммунистов была создана жизнеспособная система плановой экономики, сильная промышленность (при этом евразийцы указывали на варварские способы коллективизации, осуждали их, и говорили, что добром это не кончится). Кроме того, система советов представляет собой подлинно демократическое учреждение.

Однако все эти положительное стороны уравновешиваются, если не перевешиваются отрицательными: коммунизм является, безусловно, ложной идеологией, коммунистическая диктатура подавляет номинально существующие возможности народовластия, преступна борьба с верой, чудовищны масштабы разгрома и распродажи культурных ценностей России, доктринерство и непрофессионализм советских руководителей экономической политики грозят свести к нулю ее достижения и т.п. Все это отлично видели евразийцы. Таким образом, отношение евразийцев к советской власти было объективным.

13. Каким был их государственный идеал? Прежде всего, они считали, что построение идеального государства на Земле невозможно — идеальная форма бытия человека дана только в Церкви. Государство может к ней стремиться, но никогда ее не достигнет. Но, тем не менее, стремление построить более совершенную, отвечающую национальным особенностям нашей страны систему государственного устройства осуществлять не только можно, но и должно. Либеральная демократия, парламентаризм, многопартийность — все это сугубо европейские, притом устарелые формы. Итальянский фашизм и немецкий нацизм — явления, не лишенные некоторого здравого элемента, но этот элемент поглощаться их отрицательными сторонами. Это явления, на первый взгляд, кажущиеся революционными, но, по сути, — глубоко реакционные. Для России они не пригодны ни в коем случае.

Природа государства, по Трубецкому, определяется не формой правления, а типом отбора правящего слоя, то есть тем, по какому принципу отбираются люди, управляющие государством. По отношению к этому принципу форма правления вторична. Самостоятельного значения она не имеет. Поэтому задача состоит в том, чтобы выработать правильный принцип правящего отбора. Евразийцы выдвинули идею отбора по принципу соответствия национальной идее. Государством могут править только люди, разделяющие определенное мировоззрение, подчиняющие себя не личным, клановым, классовым, узконационалистическим интересам, а "идее-правительнице" государства (Трубецкой). Если будет соблюден этот принцип, то форма правления может быть любой, — для успешного развития страны это уже не будет иметь определяющего значения. Такой строй называется идеократией или эйдократией.

Церковь должна быть отделена от государства, чтобы исключить ее зависимость от государственных институтов, то есть по мотиву, обратному мотиву, побудившему осуществить отделение Церкви от государства большевиков.

Народные массы должны участвовать в управлении страной, однако не таким чисто номинальным и механическим способом, как при парламентской демократии. Демократия должна быть опосредованной — через институт сознательных выборщиков (вместо несознательной, безответственной массы голосующих) — и в принципе может взять за основу существовавшую в СССР систему советов.

Экономика должна быть государственно-частной, то есть сочетать государственное регулирование и существование государственного сектора с широкими возможностями проявления частной инициативы, должен существовать соразмерный государственному частный сектор. Только гармоничное сочетание частного и общественного (государственного) начал в экономике может обеспечить ее нормальное функционирование.

Таков был и остается взгляд евразийцев на государство.

14. Исходя из этого, евразийцы предлагали единственно верный путь борьбы с коммунизмом: коммунистическая диктатура должна быть свергнута, идеология коммунизма развенчана, преступная деятельность коммунистов пресечена. Церкви должны быть возвращены все права и главенствующая роль в обществе. Но те положительные следствия революции и достижения советской власти, о которых сказано выше, не должны уничтожаться ни в коем случае. Это было бы, утверждали евразийцы, не только величайшей ошибкой, но и преступлением.

Начиная с 1920 г. евразийцы предупреждали, что если свержение коммунистов пойдет по другому пути, то неизбежны, во-первых, территориальный распад единого Российского государства и торжество сепаратизмов (П. Н. Савицкий), во-вторых, закабаление экономическое, а вследствие того и политическое, России Европой (Н. С. Трубецкой). Из всех прогнозов евразийцев сбылись худшие.

Из всего изложенного, особенно последнего, видно, что истинность Евразийства доказана самой историей, и доказана с математической точностью, — от противного. Поступили так, как не надо было поступать, сделали то, чего делать нельзя было ни в коем случае… Результат очевиден, если, конечно, умышленно не закрывать на него глаза.


М.Грицай, Д.Степанов



Примечания:

1. Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология. М.: Наука, 1993, с. 292

2. I. И. Л. Копецкий. Евразийство. II. М. М. Ситников. Православие, общество и Евразийство. III. К. И. Флоровская. [К. Н.] Леонтьев как предшественник Евразийства. Прага, 1925. Сс. 17.

3. Там же, след. стр.

4. Евразийский соблазн... Цит. стр.

5. В. Ф. Эрн. Сочинения. М.: Правда, 1991, с. 371

6. Взгляды кн. Трубецкого на проблематику книги "Европа и человечество" (София,1920), и, следовательно, — основа его евразийского мировоззрения формировались еще в период его участия в кружке одного из крупнейших русских мыслителей нашего века П. А. Флоренского в 1900-1910-е гг. В данном кружке эти взгляды прошли, очевидно, начальный период формирования. О прямом влиянии Флоренского на Трубецкого нам ничего не известно, но ясно, что мировоззрение первоевразийца складывалось в диалоге двух гениальных личностей. "Не без внутреннего волнения выпускаю я в свет предлагаемую работу. Мысли, высказанные в ней, сложились в моем сознании уже более 10 лет тому назад", — так начинал Трубецкой первую евразийскую книгу (Европа и человечество. В кн.: Н. С. Трубецкой. История. Культура. Язык. М.: Прогресс-Универс, 1995 (серия "Филологи мира"). С. 55. О том, что основа его географической концепции сложилась еще до "великих потрясений" Савицкий свидетельствует: "Могу заверить почтенных моих оппонентов: мои географические изыскания предшествовали (выделено разрядкой П. Н. Савицким — Д.С.) моему евразийству: в своих географических занятиях 1910-ых годов, еще никак не окрашенных евразийством, я пришел к выводу, который и постарался выразить в построении системы евразийской географии в 1920-х годах." (П. Н. Савицкий. В борьбе за Евразийство. Б/м, 1931, с. 22. Данная работа вошла в сборник "Тридцатые годы. Утверждение евразийцев. Книга VII, 1931. В настоящее время переиздана: см. П. Н. Савицкий. Континент Евразия. М.: Аграф, 1997).

7. В.Г. Сила и слабость коммунизма.// На путях к России Евразии. [Прага], б/г. С. 5

8. И. Л. Копецкий... Цит. соч., с. 1

9. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., Аграф, 1998.



Все права защищены. Копирование материалов без письменного уведомления авторов сайта запрещено


Филологическая модель мира

Слово о полку Игореве, Поэтика Аристотеля
Hosted by uCoz