«Евразийство» (формулировка 1927 года)
| |
|
Россия нашего времени вершит судьбы Европы и Азии. Она — шестая часть света, Евразия, узел и начало новой мировой культуры"
«Евразийство» (формулировка 1927 года) |
| |||
  |
кандидат философских наук, доцент, г. Уфа, Башгосуниверситет, факультет философии и социологии БЕССМЕРТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ и его философское доказательство 1. Наличие бессмертного начала в человеке в общем-то не отрицает ни одна философская школа, даже материалистическая. В самом деле, ведь с точки зрения материализма человек есть не более чем преходящая форма вечной и находящейся в беспрестанном развитии материи, а будучи таковой формой, человек, а точнее говоря, его телесное, вещественное содержание и по смерти вовлечен в развитие материальной природы. Но разве такого бессмертия жаждет каждый из нас, задумавшись о тленности своего бытия? Нет, разумеется, мы все мечтаем не о том, чтобы продолжать существовать в земле, тканях растений и животных, а о том, чтобы вечно существовали именно мы, то есть конкретная эмпирическая личность со своими стремлениями, привычками, взглядами, воспоминаниями. Иначе говоря, мы мечтаем о бессмертие нашей, конкретной, человеческой души. Но именно в этом нам и отказывает материализм, утверждающий, что душа наша, или, выражаясь языком материалистической философии и науки – наша психика (лично я разницы между этими терминами не вижу, ведь “психэ” в переводе с древнегреческого и означает душа, но для материалистического уха иноязычное слово звучит куда слаще и глубокомысленнее) разрушается и перестает существовать вместе со смертью нашего тела. Вместе с тем еще в древней философии мы наблюдаем попытки рационально, логически обосновать бессмертие именно индивидуальной человеческой души. Наиболее известные из них – 4 доказательства, имеющиеся в платоновском “Федоне”. В данной статье я не могу обсуждать их подробно – для этого надо быть как минимум специалистом в области истории античной философии, но думаю, ничто мне не мешает порассуждать о бессмертии души, отталкиваясь от этих платоновских аргументов, а также от их позднейших интерпретаций. 2. Вне зависимости от того, как мы понимаем душу человека нельзя отрицать ее наличие во всяком случае в виде внутреннего опыта. Я хочу сказать, что каждый из нас располагает не только данными внешнего опыта – представлениями о деревьях, домах, земле, небе, других людях, но и собственными ощущениями, эмоциями, оценками, воспоминаниями, надеждами. Причем, очевидно, что физическими характеристиками, как то – пространства, времени обладают лишь феномены, принадлежащие к внешнему опыту. Я говорю о бревне, что оно имеет массу, объем, длину, состоит из частей, на которые его можно разделить, но совершенно бесспорно, что я не могу сказать то же о своей мысли об этом бревне; мысль эта не имеет объема, массы, длины, частей и т.д. Правда, иной материалист скажет здесь, что моя мысль есть ни что иное как биохимический и биофизический процесс в мозгу, так что и она имеет физические характеристики. Однако еще русский мыслитель 19 века П.Д. Юркевич в знаменитой полемике с Н.Г. Чернышевским, замечал, что так рассуждать может лишь человек, который путается в самых элементарных логических вопросах. И действительно, никто ведь не отрицает того, что сугубо психический феномен человеческого мышления неким образом связан с физиологическими процессами в мозгу человека, или что такое психическое явление как ощущение связано с таким физиологическим явлением как деятельность нерва. Но связь эта само по себе еще не означает тождественности, иначе, по остроумному замечанию Юркевича, из того факта, что температура тела связана с его объемом следовало бы заключить, что температура и есть объем тела. Итак, если мы хотим придерживаться элементарных законов логики, мы не можем утверждать, что мысль есть то же самое, что процесс, происходящий с нейронами мозга, понятно, что два эти феномена связаны между собой, но надо еще объяснить, как могут взаимодействовать такие разные вещи как существующий в пространстве и во времени материальный нейрон мозга, данный нам во внешнем опыте (например, в экспериментальном лабораторном исследовании), и нематериальная, непространственная мысль, данная нам в психической реальности, в элементарном акте самосознания. Кстати, если бы нам вдруг пришлось выбирать между тем, в чем сомневаться – в существование ли внешних предметов или в существование мыслей, то есть душевных явлений, то, как остроумно было показано еще Декартом, наш выбор скорее всего бы пал на первое. Во всяком случае, уж совершенно точно, что мы не можем усомниться в существование мышления – хотя бы потому, что сомнение – также мысль. А наблюдаем ли мы смерть в этом наиболее очевидном, внутреннем, психическом опыте? Собственного говоря, нет; наши мысли, чувства, воспоминания не старятся, не умирают, не разрушаются (один из современных писателей по этому поводу метко заметил, что было бы ужасно, если бы образы людей в нашей памяти старели бы и умирали, как эти люди). В этом и заключается смысл знаменитых платоновских доказательств бессмертия души; как замечает русский исследователь Платона Д. Лебедев, “если мы вникнем в основу каждого из этих доказательств, то увидим, что она одна и та же во всех четырех, а именно идея простоты, неизменности, и, вследствие этого, родственности психического начала с началом божественным” Так, в первом доказательстве странствование душ из одного мира в другой подтверждается переходом логических понятий друг в друга; во втором говорится о бытии в душе доопытных логических идей, в третьем – о цельности и простоте психических феноменов, наконец, в четвертом – о противоположности бытия идеальной души смерти и разрушению; таким образом, во всех случаях, действительно, проводится одна и та же мысль о неразрушимости, бессмертности психического начала . Правда, Кант возражал на это, что если мы и не можем спорить с тем, что идеи просты и цельны, то из этого еще не следует, что они вовсе неразрушимы, их нельзя разрушить, разделив на части, как материальные предметы, но они могут исчезать, утончаясь, теряя интенсивность. Видимо, Кант имел в виду тот факт, что психические феномены могут терять “реальность”, например, образ человека, которого мы долго не встречаем, становится в нашем сознании все более призрачным. Однако современное развитие психологии заставляет усомниться в силе этого аргумента великого философа, школа психоанализа (Фрейд, Юнг и др.) как раз говорит об обратном: наши чувства, желания, воспоминания никуда не исчезают, они лишь перестают нами осознаваться, переместившись на более низкий уровень психики. Итак, открывающийся нам во внутреннем опыте психический мир или мир нашей души полон жизни и в нем никакой смерти просто напросто нет (тут уместно еще раз вспомнить 4 доказательство Платона: душа есть идея жизни, а идея жизни не может нести в себе смерть). Мы заключаем, что и нас ожидает общая участь всех существ и вещей – смерть и разрушение, основываясь на внешнем опыте и на логике, мы видим, что другие люди, а также животные и растения умирают, мы делаем вывод, что и мы, принадлежа к роду живых существ, также смертны. Но при этом – давайте осознаем это со всей ясностью — внутренний опыт, который говорит нам о жизни без конца является непосредственным, он, так сказать, дан нам в самоочевидном виде, а внешний опыт, который говорит нам о смертности всего и вся, в том числе и нас самих, является опосредованным, ведь мы не встречаемся с вещами внешнего мира как с таковыми, а лишь через посредство феноменов нашей психики – ощущений, рефлексии и т.д. Другими словами, подобно тому как из того заявления, что наши мысли неким образом связаны с деятельностью нашего мозга вовсе не следует логически, что мысли тождественны мозговым процессам, и должны разделять с ними все, что бы с ними ни произошло, в том числе должны исчезать со смертью мозга; и из того утверждения, что процессы душевного порядка связаны с нашим эмпирическим телом также не вытекает, что душа не может существовать без своего тела. Для древних это положение было почти что аксиомой, недаром мы обнаруживаем у всех народов древнего Востока учение, согласно которому лишь неразрушимая, бессмертная душа составляет сущность человека как личности, да и вообще бессмертное, идеальное есть единственная реальность, а тело и вещественный мир есть нечто случайное, иллюзорное – сансара. Впрочем, я, разумеется далек от той мысли, что из приведенных суждений с логической необходимостью следует правота метемпсихоза, отнюдь, я лишь хотел сказать, что философское самопознание приводит нас к той мысли, что душа бессмертна, хотя доказать это совершенно точно, опираясь на один лишь разум, конечно, нельзя, например, в силу того, что разум не самодостаточен, он не может быть опорой самого себя. Поэтому мы должны говорить лишь о вероятности бессмертия души с точки зрения разума. Более того, я утверждаю, что здесь мы имеем лишь философскую, рациональную концепцию бессмертия души, при этом она может наполниться любым мифологическим содержанием (в том смысле слова “миф”, который ввел А.Ф. Лосев – то есть сверхрациональным, символическим содержанием). 3. Думаю, необходимо напоследок сказать несколько слов и об отношение этих аргументов к христианскому мировоззрению. В отличие от “прозревшего материалиста”, который придя к выводу, что душа человека бессмертна, преисполняется необычайной радостью, христианин смотрит на этот факт более спокойно и трезво. Собственно, такое бессмертие души для христианина является не более, чем азбучной истиной; действительно, умереть в смысле атеистическом, то есть абсолютно утерять существование, мы не можем, мы будем существовать вечно, потому что “Бог есть Бог живых, а не мертвых”. Но весь вопрос: какова будет эта наша вечность, из чего она будет составляться – из вечной тоски, мучения и одиночества или из вечного блаженства? В общем-то, даже сама жизнь души, бессмертие которой доказывалось выше, не является жизнью в строго христианском смысле этого слова, в каковом под жизнью следует понимать лишь жизнь с Христом, Который сказал: “Я есмь хлеб жизни” (Иоан., 6-48), а под смертью – не смерть тела, а отпадение от Бога, существование в грехах. Но при этом в христианстве не отрицается наличие “жизни”, то есть простого, низшего существования даже в геене огненной, “где червь их не умирает и огонь не угасает” (Марк, 9-44). Наконец, сама эта уверенность в непрекратимости индивидуальной, психической жизни, пускай даже и блаженной, которая наполняла радостью язычников пифагорейцев и платоников, еще не является утешением для христианина, поскольку христианство говорит о полной победе над смертью, о преодоление даже смертности тела, о воскресение из мертвых. Итак, мы видим насколько глубже и чище истины христианского Откровения даже высших проявлений естественного человеческого разума, которые мы находим в античной и прежде всего – платонической философии. Хотя при этом невозможно говорить и какой-либо полной их несовместимости, заметим еще раз, бесконечности существования индивидуального психического начала человека, о чем и говорится в платоновских доказательствах, христианство вовсе не отрицает. Более того, можно лишь удивляться тому, как еще до Боговоплощения, в языческие времена находились такие люди как Платон, столь отмеченные мудростью, что они, благодаря своей любви к истине, могли частично предвосхитить некоторые истины, которые во всей полноте мы находим в Откровении. |
